Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Вот что голубчик! Будет у меня к тебе порученьице, сиречь особливо секретная комиссия. Когда воротишься в Кремль, постарайся елико возможно скорее попасть на глаза Бонапартию или, на худой конец, маршалу Бертье и сообщи ему, что, пленённый казаками, принявшими тебя за французского шпиона, ты побывал в русском лагере и у тебя есть важные сведения для императора. Как разумеешь, Бертье или ещё кто из генералов допустит тебя до злодея? — остановил взгляд своего всевидящего ока на Овчарове Кутузов.

— Разумею, что допустят, ваше высокопревосходительство, ибо сведения о нашей армии должны возбудить любопытство Наполеона.

— Я того же мнения, голубчик. И когда злодей тебя примет, уведомишь его, что видел, не сообщая, где в точности помещается наш лагерь. Скажешь, что казаки надели тебе на глаза повязку, как захватили.

— Рассказать будет до́лжно то, что я видел?

— Картину надобно чуток приукрасить. Обрисуешь, что к Кутузову подходят многочисленные резервы, в лагере полным-полно купцов и крестьян, привозящих провизию, фураж, зимние подковы с шипами, а также овчинные тулупы с рукавицами. Солдаты веселы, варят кашу с мясом, коего вдоволь, и распевают песни. Сие, ежели ты успел заметить, правда.

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Уразумей мысль мою, голубчик, — доверительно положил на плечо Павлу сверкнувшую алмазными перстнями ладонь фельдмаршал. — Перво-наперво надобно солдат накормить и дать отдых армии, усилив её резервами. При Бородинской баталии мы понесли весьма ощутительные потери. — Кутузов тяжело вздохнул и, убрав ладонь с плеча Овчарова, энергично взмахнул ею. — Но и неприятелю урон учинён не меньший! Выиграть время и усыпить злодея елико возможно долее, не тревожа его из Москвы, коя пожрёт и разложит его армию, — глаз его зловеще блеснул, — а после, собравшись с силами, вынудить уйти из священной столицы нашей и погнать прочь с земли русской. — Светлейший сильно ударил по выскобленному и вымытому накануне его приезда сосновому столу так, что упал стоявший на нём подсвечник. — Вот первенствующая задача моя, и ты, ротмистр, должен пособить мне.

— Исполню как вы говорить изволите, ваша светлость, — вскочил со стула Овчаров и вытянулся во фрунт.

— Вот и молодец. И ещё, дружок. Last but not Least[48]. Донесёшь злодею, что, когда был в приёмной моей, куда тебя препроводили казачки, слышал ведшиеся там разговоры, — Кутузов перешёл на заговорщический шёпот, — из коих ты заключил, что генералы Главной квартиры склоняются к заключению перемирия с французами. И передашь ему слово в слово фразу, якобы подслушанную из ихнего разговора: «Ежели бы не британский комиссар Вильсон, который во всё суёт свой длинный нос, мы бы давно уговорили светлейшего на перемирие». Запомнил?!

— Так точно, ваша светлость, запомнил!

— Превосходно, голубчик! Донесёшь, что слыхал это собственными ушами, но кто оное говорил, не ведаешь, поелику глаза твои повязка скрывала и пребывал ты в передней недолго. Дежурный генерал Коновницын Пётр Петрович допросил тебя и велел держать под караулом. Казаки вывели твою особу во двор и заперли в сарае, где ты и провёл почти целёхонькую неделю. Еду тебе приносил чей-то денщик — кстати, весьма болтливый. Так что многое ты узнал от него. Но не токмо. Чрез широкие щели сарая ты видал, что происходит в лагере. Ну а после тебе вдругорядь надели на глаза повязку и вывели на аванпосты. Уразумел?

— Уразумел, ваша светлость! — с готовностью отвечал Павел, удивлённо взирая на светлейшего и пытаясь постичь его замысел.

— Тогда забирай свою грамотку, я уж подписал её, и ступай с Богом! — перекрестил его фельдмаршал и отдал лежавшую на столе бумагу.

Хитроумный Кутузов не открыл всей правды Овчарову, как не открыл бы её никому, разве что самому Господу Богу, да и то по чрезвычайной нужде или крайности. Идея побудить Наполеона обратиться к нему с предложением заключить перемирие часто посещала светлейшего. Боязнь царского гнева, запретившего ему любые сношения с Наполеоном, тем более, ведение мирных переговоров, вынуждала Кутузова хитрить и изворачиваться.

«Ежели б я повстречался с конфидентом Бонапартия без проклятых соглядатаев, коими кишит Главная квартира, тогда б сыскал оправдательные слова пред государем, когда дело уж было слажено. Но увы, от всех них не избавишься. Посему действовать до́лжно с осторожностью беспримерной, инако на старости лет в измене заподозрят, и седины мои позором несмываемым покроются», — размышлял светлейший, прокручивая мыслимые и немыслимые хитросплетения задумываемой интриги…

Глава 8. Приключения продолжаются

— Ну как, ваше высокоблагородие, видали главнокомандующего? — с неподдельным интересом спросил его Федька, ожидавший Овчарова близ аванпостов русского лагеря.

— Не то что видал, но и разговаривал с его светлостью, да не единожды, — не без гордости отвечал он.

— Стало быть, хранцуза скоро бить зачнём?