— Хозяйка усадьбы, — густым грудным голосом отвечала дама.
— Стало быть, ты… вы госпожа Салтычиха… простите великодушно, Салтыкова?! — в замешательстве проронил он, зажигая свечи в канделябре и поднося его ближе к кровати.
— Да, я и есть та самая Салтычиха, ежели тебе угодно, — горько и зло усмехнулась женщина.
— Нет-нет, мадам Салтыкова, мне угодно звать вас по имени и отечеству, — неловко оправдывался он.
— Дарья Николаевна, — приподнимаясь на подушках, назвалась она, при этом её восхитительная грудь едва не вывалилась из кружев пеньюара.
— Отставной ротмистр Овчаров Павел Михайлович, помещик Виленской губернии.
— Война, чай, идёт, а ты до сих пор отставной! Непорядок! — нахмурила лоб Салтыкова.
— Нашествие застигло меня в тюрьме, а допрежь я вышел в отставку, чтобы поправить дела имения и…
— В тюрьме?.. — задумчиво протянула она. — Я тоже долгонько была в тюрьме! В яме, под землёй, без огня и дневного света. Полных тридцать три годочка! Там и померла.
— А ныне вы?.. — не веря своим глазам, едва слышно вымолвил Павел. Салтыкова окончательно запутала его.
— А ныне вот — жива-живёхонька! — съязвила Дарья Николаевна и, прикрыв пухленькой ладошкой очаровательный ротик, протяжно зевнула. — Принёс бы ты, отставной, вина, что ли! Да и поесть не мешало б!
— Вина — это можно, а вот вечерять нечем. Остатний ужин я уж, простите Христа ради, самолично приговорил, — с виноватой улыбкой отвечал Павел.
— Вот незадача! Ну да ладно, отставной! Гольное вино тоже сгодится!
Овчаров вспомнил, как Чернышёв толковал ему о бутылке отборного бургундского, которое ему преподнесли в Ярославле — с его слов, чуть ли не сам его высочество принц Ольденбургский. Впрочем, узнав полковника ближе, он понял, что тот склонен к хвастовству и лёгкости суждений и не преминет плеснуть колера в картину, на которой запечатлён сам.
«Однако где ж бутылка запрятана? Не рыться же мне в вещах полковника?» — мысленно спрашивал себя Павел, рассеянно озираясь по сторонам. То, что за бургундское придётся объясняться с его владельцем, на тот момент не слишком волновало Овчарова.
— Что ищем, отставной? — без труда угадала его мысли Салтыкова.
— Да вот, бутылка бургундского где-то затерялась! Хотя ещё сегодня была…
— Была, да сплыла! — расхохоталась женщина. — Вон она, подо мной, под кроватью запрятана! Давай посвечу тебе, отставной!
Салтыкова проворно соскользнула с перин и, выхватив канделябр из рук Овчарова, водрузила его на пол возле того самого места, где, по её предположению, находилась бутылка. И действительно, он нашёл её там. Бокалы сыскались немедля, и вот они уже за столом друг против друга. С величайшей осторожностью и почтением (как-никак подарок принца!) Павел откупорил вино и разлил насыщенный багрянец.
— Забытый аромат! — сделала глоток Дарья Николаевна, печально вздохнула и мечтательно посмотрела на своего визави.
— Да, вино отменное! — отдал должное бургундскому и Овчаров.
При свете множества свечей — Павел зажёг все свечи, которые только нашёл, и воткнул их в зияющие жерла канделябра — красота Салтыковой стала воистину ослепительной.
— Отчего молчишь, отставной?! — игриво прищурилась дама, распуская украдкой пеньюар.
— Затрудняюсь постичь происшедшую с вами, любезная Дарья Николаевна, метаморфозу, — честно признался не на шутку обескураженный Павел.
— А ты не затрудняйся, а постигай, покамест я тебе дозволяю, — усмехнулась она и ещё более ослабила тесёмки.
— Но вы же должны быть духом бесплотным, бестелесным, а не женщиной из плоти и крови?! — горящими глазами смотрел на обнажившееся плечо Салтыковой мало что понимавший Павел.
— Ха-ха-ха, насмешил ты меня, отставной! Духом бесплотным, говоришь?! Что за вздор!
Изящным движением она вовсе освободилась от полупрозрачной ткани, и его взору предстало великолепное, дышавшее Рубенсом тело с зовущей налитой грудью.
— Ну, как теперь тебе дух мой бесплотный и бестелесный? Ощути-ка! — Она взяла его руку и провела по груди, животу, всему своему умопомрачительному естеству, надолго задержавшись у лона. — Очнись! Что ты, право, словно деревянный?! Может, и впрямь отставной?! — сжимая его руку в своей и заливисто хохотнув, подмигнула она Овчарову, в котором зажглось желание, желание необоримое…
Сильными руками сгрёб он её в объятия и бросил на перины.
— Не знаю, дух ты бесплотный или ещё какая сила нечистая, но любить тебя буду как женщину, — навалившись на враз притихшую Салтыкову, горячо шептал он ей в самое ухо, освобождаясь от лосин…
— Эй, сударь, просыпайтесь! Командующий ожидает нас! — Вернувшийся после игры Чернышёв энергично тряс за плечо Овчарова.
— Что такое?! — вскинулся Павел и полубезумными глазами воззрился на нависшего над ним полковника. — А-а-а, это вы…
— Что так разочарованно?! Кого хотели увидать, дружище, уж не женщину ли?!
— Женщину я уже видел, — глухо пробурчал Павел, поднимаясь с сена и отряхиваясь.