Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Теперь понимаю! — усмехнулся Павел, стряхивая с рук налипший на ладони мелкий древесный мусор. — Стало быть, в обмен на ассигнации нам доставляют провиант. Чем больше денег настругаем, тем сытнее пообедаем — так, что ли, Пахом?

— Выходит, так, ваше высокоблагородие.

— Ну а чтоб горло промочить, офицер твой ничего не придумал?

— Отчавось не придумал — придумал, — и, подойдя к стоявшему в углу сундуку, извлёк на свет божий пузатую чёрную бутылку.

— О, так это ж ликёр! — отбив тесаком горло, вдумчиво повёл ноздрями Павел. — Ладно, сойдёт, и не такое вкушали!

После ужина вода нагрелась, и Павел велел Акулине раздеться и залезть в чан.

— Небось, давно в бане не была, ишь как волосёнки слежались! — намыливал ей голову Овчаров.

— Ой, давно ни была, дядинько, ешшо до сраженья таво!

— Пахом, вроде стучат, поди глянь, кого нелёгкая принесла! — Услышав стук в дверь, Павел задёрнул наспех сделанную из простыни занавеску, дабы скрыть от любопытствующих глаз Акулину и их «секретное производство».

Каково же было его удивление, когда на пороге показались сержант Брюно и его гвардейцы.

— Извините за нежданное вторжение, месьё Офшарофф! Мы с товарищами собрали для Акюлин одежду и бельё разное. Пожалуйста, возьмите, вдруг ей сгодится! — С этими словами Брюно протянул кипу обёрнутого рогожей и завязанного тесьмой женского платья.

— Ваша одежда, воистину, царский подарок для Акюлин! Сейчас она принимает ванну, и ей будет что надеть! Акулина, ежели ты помылась, господа гвардейцы принесли кое-что для тебя. На вот, примерь, — протянул он за занавеску одежду.

— Ой, дядинько, так оно же господское! — быстро разобравшись с подарком, воскликнула девочка.

— Ты давай не рассуждай, господское иль холопское, а надевай что впору! — строго приказал он. Что ж, покамест мадемуазель одевается, предлагаю выпить. Превосходный ликёр, только что откупорил, правда, в рюмках у нас недостаток.

— Не забивайте себе голову, месьё Офшарофф! Мы люди привычные, пустим бутылку по кругу!

— Отлично сказано, Брюно! Вы гости — вам и начинать!

Брюно, двое пришедших с ним гвардейцев, Овчаров, а следом за ним и Пахом, каждый сделали по глотку и в один миг опустошили бутылку.

— Дядинько, мене зеркальца бы? — прозвучал за занавеской голос юной кокетки.

— Мадемуазель Акюлин спрашивает зеркало! — перевёл её просьбу Павел.

Гусары заулыбались, один из них протянул Павлу зеркало, и он тотчас передал его Акулине. Гребешок он оставил ей заранее. Наконец девочка вынырнула из-за занавесок.

— О, мадемуазель! Как вы милы! — вскричал Брюно под одобрительные улыбки гвардейцев.

Акулина смутилась, но быстро овладела собой и подошла к мужчинам. Женским чутьём она поняла, что нравится этим весёлым усачам, даром что французам, но добрым и к тому же друзьям её дяденьки. Павел с удовольствием смотрел на Акулину, дивясь происшедшим в ней переменам. «А она ведь красавицей станет. Нельзя допустить, чтоб её молодость поганая барщина испохабила. До́лжно будет с господами её снестись», — пронеслось в его голове, как в дверь опять постучали.

— Бонжур, месьё Паком! И вам, господа, — кивнул Овчарову и гвардейцам немало смущённый офицер, тот самый посланец маршала Бертье, о котором рассказывал гравёр Павлу.

Обилие посторонней публики, торчавшей возле «секретного производства», порядком озадачило его. Брюно, поняв, что офицер пришёл по делу, которое не желает оглашать, поторопил гвардейцев, сказав, что при случае заглянет ещё.

— У вас, я вижу, много гостей сегодня, — с интересом оглядывая Акулину, заметил офицер.

— Это гвардейцы, с коими я был командирован в Колоцкий монастырь, господин лейтенант. Они приходили проведать девочку, сироту, прибившуюся к нам во время путешествия, и принесли ей одежду, — предварил дальнейшие расспросы Овчаров.

Акулина, смекнув, что речь идёт о её особе, поклонилась лейтенанту, проникновенно взглянув на него своими нежно-голубыми глазами. Красота девочки произвела впечатление на француза, и он улыбнулся.

— Значит, вы собираетесь оставить ребёнка здесь, месьё…

— Овчаров, господин лейтенант.

— Да-да, Офшарофф. Полковник де Флао говорил мне о вас. Я ничего не имею против посещения вас господами гусарами, однако ж секретность вашей работы может быть раскрыта. Согласитесь, эта занавеска едва ли сохранит тайну, когда кто-либо войдёт к вам.

— Полагаете, наше производство следует переместить куда-нибудь подальше отсюда? — вторил его размышлениям Павел.

— Да, месьё Офшарофф, вы правильно понимаете.

— Мы можем проинспектировать Арсенал и поискать подходящее помещение.

— Этим вы меня весьма обяжете, господа. Кстати, а где сегодняшняя партия?

— Пахом, подай что напечатал с утра!

— Извиняйте Христа ради, позабыл! — засуетился гравёр и вытащил из сундука завёрнутую в платок пачку красненьких, кою и передал лейтенанту. Тот развернул платок, пересчитал купюры и написал расписку.