Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.)

Между прочим, на выборах в Учредительное собрание, благодаря пресловутой системе списков, практиковался еще один способ одурачивания избирателей, который не был известен на выборах в городские думы. По изданному Временным правительством — после шестимесячного обсуждения — избирательному закону, один и тот же кандидат мог баллотироваться в пяти губерниях. Все партийные лидеры для обеспечения своих мандатов и для рекламы своих партий использовали это право. Избранные сразу в нескольких местах отказывались от излишних мандатов в пользу следующего кандидата по списку. Так, в Киеве кадетский список возглавлялся М.М.Винавером (фактически избранным в Петрограде), а список еврейского национального блока — О.О.Грузенбергом (прошедшим в Одессе). То и другое делалось для уловления голосов. И таким образом киевские избиратели, голосуя за Грузенберга, в действительности избирали Сыркина, а голосуя за Винавера, избирали Григоровича-Барского…

Выборы в Учредительное собрание протекали довольно вяло. А имевшие место спустя пару месяцев выборы в Украинское учредительное собрание не вызвали уже решительно никакого интереса у населения; абсентеизм достиг на этих выборах колоссального процента. Избиратели как будто предчувствовали, что ни та, ни другая конституанта не дойдет до выработки конституции.

Трагическая борьба против большевизма, которая в эти первые месяцы еще не затихла в Петрограде и Москве, встречала наше бессильное сочувствие. Мы, со всей Россией, возмущались разгоном Учредительного собрания, оплакивали судьбу Духонина, Шингарева и Кокошкина и героическую гибель московских и петроградских юнкеров. Но мы чувствовали себя и были скованными…

Украина отделилась в самый роковой момент русской революции, когда внутри страны захватили власть и все более и более укреплялись большевики, а вовне немцы решили дать России coup de grâce[51] и — освободить свои армии для решительного наступления на Западе. «Как часто, — пишет в своих воспоминаниях генерал Людендорф, — я надеялся на русскую революцию для облегчения нашего военного положения… Вот она и наступила, — наступила все же как неожиданность. Пудовик свалился у меня с сердца»[52]. Теперь Людендорф действительно мог торжествовать: на всем Восточном фронте было заключено перемирие, и в Брест-Литовске начались переговоры о сепаратном мире между центральными державами и Россией.

Новорожденная «Украинская Народная Республика» в первые недели своего существования еще окончательно не остановилась на германской ориентации. Через Киев проезжали в то время, покинув Ставку верховного главнокомандующего, военные атташе союзников. Некоторые из них, по-видимому, надеялись найти в Украине центр для продолжения борьбы, после того как всероссийское правительство положило оружие. Украинский министр иностранных дел — А.Я.Шульгин — не был германофилом; его честной натуре претила идея сепаратного мира, против воли и за счет вчерашних союзников. Он, видимо, надеялся способствовать миру всеобщему; его патриотизму льстила мысль о том, чтобы Украина выступила как его инициатор. Поэтому он в ноябре и декабре 1917 года всячески старался войти в контакт с союзниками, хотя бы в лице приехавших в Киев военных атташе.

Однако события оказались сильнее самых благородных побуждений. Слишком уж явственна была выгода для самостийной Украины от немедленного мира, чтобы менее разборчивые в средствах коллеги нашего министра иностранных дел не ухватились за эту возможность. И действительно, Генеральный секретариат послал в Брест для переговоров украинскую делегацию. Германцы поступили очень умно, тотчас же признав ее и начав вести с ней переговоры, параллельно переговорам с Троцким.

Делегация Центральной Украинской Рады в Бресте состояла из Голубовича, Севрюка и Левицкого. Мне пришлось присутствовать в заседании Рады, на котором эта делегация делала свой первый доклад; заседание было чрезвычайно характерным и интересным. Впрочем, речь шефа делегации и будущего украинского премьера Голубовича была по обыкновению бесцветна. Но большое оживление внес доклад Севрюка — совершенно еще молодого человека, чуть ли не студента, но при этом весьма неглупого и занимательного юноши. Он не без юмора рассказал о препирательствах украинцев с большевистской делегацией. Наконец, третий делегат, Левицкий[53], в простоте душевной никак не мог скрыть своего восторга по поводу выпавшей на его долю почетной миссии — представлять самостоятельную Украину на международной конференции. Украинские делегаты могли услышать критику только со скамей «меньшинств»: разногласия между самими украинскими партиями по вопросам войны и мира естественно не выносились наружу. И действительно, на этот раз мирной делегации досталось от Рафеса, произнесшего по этому поводу одну из удачнейших своих речей.