..из коллекции Марка Пекарского

Я пишу больше сейчас на заказ. А что? Это очень хорошо: заказ! Во-первых, деньги… а они нужны… ох как нужны… как же без них? Нет. Без них нельзя. Никак…

А писать музыку, – ох, как же трудно… я здесь говорю о нас, настоящих… пишущих настоящую… И руки хотят, и фортепиано перед тобой, и мозг тоже… А вот глаза… Эх, а глаза не могут: устали…

Недавно мне заказали вступление к Девятой симфонии Бетховена… Премьера прошла… Успех… Хорошо было… Да и деньги…

Но как же это трудно писать музыку… но… настоящую… нам… композиторам…»

А вот бесконечно ценимый мною князь Волконский, который, как никто другой, оказал на моё становление сильнейшее влияние, и только сейчас, по прошествии времени, я в состоянии оценить это…

Композиторская байка №2 (Про этику композиторского труда)

Её рассказал опять же г-н Пекарский:

«Дело было в городе Донецке после обеда, за которым мы с князем Волконским дегустировали фирменное ресторанное блюдо Шницель по-донбасски, — и в то же время перед ужином, на который было выбрано другое, тоже фирменное: Котлеты по-шахтёрски. Неспешная беседа вполне соответствовала времени суток и физиологическому состоянию наших организмов.

– Яс глубоким пониманием отношусь к рассказу Щедрина. Почему я так мало пишу? Да потому что – не поверите – писать ведь ОЧЕНЬ ТРУДНО.

Ил. 5. Князь Волконский Андрей Михайлович обедают в кругу друзей. Экс-ан-Прованс, 2002

– Да уж верю, товарищ князь… А помните ли, как однажды, во время нашего путешествия по Западной Украине, Вы обнаружили у меня «идеальное», как Вы сказали, чувство формы? «Вы могли бы стать композитором», – констатировали Вы. Но композитором я не стал, а если бы стал, то имел бы много проблем с материалом: его у меня просто не бывает. Но гипотетически это могло бы, наверное, произойти. И что бы я тогда делал? Кем бы себя ощущал? Композитором? Пожалуй, нет. Если предположить, что я всё-таки мыслю себя композитором, то лишь в том смысле, что сочиняю не какую-то определённую музыку, а концерт — то есть беру, подобно народным искусницам, лоскутки, соединяю, сшиваю их…

– Г-н Пекарский! То, о чём Вы говорите, называется… боюсь даже произносить это слово: КОМПИЛЯЦИЯ… Вы знаете, что это означает на латыни? Нет? Кража, ограбление! Вот куда Вас занесло и до чего Вы докатились…

– Э, нет, г-н обвинитель. Вот что умная книга говорит по этому поводу: компиляция есть всего лишь «составление сочинений на основе чужих исследований или чужих произведений без самостоятельной обработки источников»[16]. То-то, что без самостоятельной… Нельзя же в самом деле так нетворчески подходить к проблеме. Эдак можно всю полистилистику под монастырь подвести.

Композиторская байка №3 (Про волконского) [17]

Её рассказал Игорь Голомшток:

«Это относится к началу 80-х годов, когда среди русской эмиграции началась травля Андрея Синявского как русофоба и еврея (?). В редакцию журнала Синтаксис, издаваемого Синявским в Париже, пришло тогда письмо от некой г-жи Рожковской, где она клеймила разных синявских, амальриков, Паустовских и прочих представителей нации, порабощающей русский народ. Волконский откликнулся письмом, тоже присланным в Синтаксис. Привожу его целиком.

„Г-жа Рожковская! Ваше письмо в редакцию Синтаксиса застало меня врасплох. Вы вынуждаете меня, прямого потомка Рюрика в XXX колене, раскрыть большую семейную тайну: Рюрик вовсе не был варягом, а был он обыкновенным жидом. Вот с каких пор мы начали порабощать вас, русских!

Признаюсь, что некоторым из наших, хотя бы тому же Ивану Г розному, это особенно хорошо удавалось.

После Ваших блестящих разоблачений нет больше смысла для меня оставаться в подполье вместе со всякими синявскими и прочими амальриками. Скинув маску, мне теперь будет легче продолжать дело отцов по растлению русского, а заодно и французского народов. Почту за честь быть в одной компании с еврейским недорослем Бродским. Правда, не знаю, заслуживаю ли: он-то семилетку закончил, а я нет.

Князь Андрей Болконский“».

Ещё одна совсем небайка — жанр которой трудно идентифицировать, но, тем не менее

Композиторская байка №4 (Про «что такое хорошо и что такое плохо»)

Её рассказал Филипп Моисеевич Гершкович на своей московской квартире на улице Остужева, а Марк Ильич Пекарский слушал, запоминал и записал всё это по возвращении домой на улицу Ленинский проспект (тоже в Москве):

«Вы должны быть не только ударником, а „не пишущим композитором“, „не теоретизирующим теоретиком“… А то, что Вы занимаетесь ударными – это Ваше личное дело».