..из коллекции Марка Пекарского

Для наглядности представим себе прибытие условного российского поезда «Сизая стрела» в условный пункт назначения, город Санкт-Авдейсбург. Неважно, когда происходит это событие, в три, четыре или в те же лондонские пять утра. Важно то, что за час до означенного срока во сне вам вдруг привидится главная площадь средневекового города с эшафотом в самом её центре. Палач в кровожадном красном колпаке играючи ударяет топориком – не поверите – по гильотине. В другом случае следовало бы задуматься над этим парадоксом, но сейчас совсем не до того, потому что вы не можете не только думать, но и идти: ноги размякли, и вас, словно бесчувственную скотину, волокут два солдата в доспехах прямо… к эшафоту. Слова, так и не родившись, застревают где-то в желудке, а вместо них из горла вырываются леденящие сердце, кожу и всё остальное, что у вас есть, звуки, сравнимые разве только с голодными жалобами собаки Баскервилей. В холодном поту вы просыпаетесь и с трудом начинаете понимать ситуацию. Это всего-навсего купе поезда, и никакого топорика вместе с гильотиной. Это просто маленьким металлическим ключиком – по двери, к которой вы развёрнуты головой (пусть уж лучше топорик и гильотина, чем сквозняк из окна).

«Подъезжаем, – злорадствует проводницкий голос. – Через пять минут санитарная зона, закрываем туалеты! Поторопитесь!» Вы срочно делите пять минут на тридцать шесть мест в купейном вагоне и получаете, что на всё про всё каждому из пассажиров отводится восемь с половиной секунд. Безнадёжность положения усугубляется новым лаконичным и не обременённым ненужными словами призывом всё того же голоса: «Сдавайте постели!!!» Так в мечтах о вожделенном туалете и в мыслях о ненавистном постельном белье вы проводите час до прибытия поезда в Санкт-Авдейсбург.

А каку них? О, это поэма – но поэма на непонятном для нас языке. Прежде всего непонятно, что делает у вагона министр финансов Соединённого Королевства. Да нет же, это не министр, а проводник. Просто выглядит он так – и дело не только в том, что одет и причёсан он безукоризненно. Нет – помните? – он СЕБЯ УВАЖАЕТ, и это видно. А раз он уважает себя, это автоматически означает, что он и ВАС УВАЖАЕТ. И с этим положением вещей россиянину ни за что не освоиться. Судите сами: вы ещё не успели войти в вагон, а он немедленно: «Coffee or tea?» А вы ему, не поняв, о чём это он, – на чистом русском: «Кофе». И тут же позабыли, немедленно сосредоточившись на раннем засыпании, предшествующем раннему – в пять утра – пробуждению. И – о ужас! Проснувшись от небесного звука – «динь-динь-динь»… да это же будильник… – проснувшись, вы обнаруживаете, что уже семь, и, очевидно, поезд уже мчится обратно в Глазго… Но нет. Поезд стоит на перроне лондонского вокзала. Вы отказываетесь что-либо понимать: поезд прибыл в пять, а в семь вы ещё в постели… Что это за легкий стук в дверь? Вы осторожно приоткрываете её и видите вчерашнего «министра» с подносами в руках… А чем же он тогда стучал, если руки у него заняты? Всё понятно: носочком ботинка в нижнюю часть двери – легонько, чтоб вас не напугать. А на подносах… заказанный при отправлении кофе с милыми, симпатичными плюшками. Как же так? – спрашиваете вы себя, жену, Господа Бога. А Он, Господь Бог, вам в ответ: «Как же можно было выгнать пассажиров из поезда в пять часов утра!» Нет, в Англии это невозможно: если вас не будут уважать, то, чего доброго, и вы перестанете нас уважать. А это ноу посибле. А дальше совсем уж неинтересно: выпив свой кофе и заев его плюшкой, вы можете поваляться ещё. Ради Бога. Ровно в восемь утра всё тот же проводник деликатно напомнит, что если у вас в Лондоне дела, то рабочий день уже начался.

Но сколько ни валяйся, а выходить когда-нибудь всё-таки придётся. Вот уж и знакомый дом на Holloway Road. Звонок одиноко надрывается, чемоданы тяжело свалены в углу перед безмолвной дверью… Ничего не остаётся, как применить типично английскую формулу: «We are sitting and waiting». Часы затикали, время пошло, солнце поползло, тучи… Но что это? Изнутри вдруг послышалось некоторое движение, щёлкнул замок, дверь распахнулась. Показалась брюнетка. Вслед за ней, почти что подталкивая гостью и наступая ей на пятки, протискивался невысокий человечек, сверкая черепом и очками. Несколько выдвинутая вперед нижняя челюсть постоянно шевелилась, пытаясь озвучить уже которое десятилетие никак не поддающуюся букву р. Да, это был он – великий арпеджионист. Протиснувшись наконец сквозь гостью, великий артист ловко поймал нижней губой несколько дождевых капель и уже было собрался ретироваться, как вдруг я, движимый исключительно эгоистическими соображениями, выступил из тени чемоданов на свет Божий.

– Здравствуйте, Иван Иванович.

– Доброго здоровьица, – и партия со звуком р в который раз была безнадежно проиграна.

– Я барабанщик из Москвы, меня зовут Марк Пекарский.