Из ниоткуда с любовью

— Ну и что потом? — спросил генерал. — Что потом будет? Не знаете? Вот и я не знаю. У вас что — есть такая партия, как у Ленина? В которой Дзержинские и Бонч-Бруевичи? У вас есть специалисты, которые встанут за руль? Организаторы, менеджеры, специалисты? Вы не обижайтесь — но те, другие, которые до вас — у них же срока, отсидки, ссылки, каторги были. Вот вы, пройдите через то же самое, что они — у меня ведь книга любимая — рассказы Зощенко про Дзержинского, как он товарища умирающего на себе носил на прогулки в каземате — закалитесь, как те, и вот когда мусор отсеется от вас, станете вы как те, первые, людьми из стали — вот тогда власть и берите. А пока — вы уж не обессудьте — буду псом цепным за власть этих поганцев, а вас сажать и гнобить.

Он снова замолчал, явно ожидая реакции от Кати. Но та молчала. Так продолжалось довольно долго. Генерал надел фуражку, поправил китель. Сухо сказал:

— Можете идти. И разговора этого не было.

Катя поднялась с пластиковой табуреточки и ни слова не говоря вышла из подсобки.

* * *

На улице начинался дождь. Она была на полпути к дому, когда рядом неожиданно раздался резкий визг тормозов. Слева от Кати остановилась огромная черная машина, похожая на катафалк. Сбоку открылась дверь и кто-то сказал из темноты:

— Давайте до дому довезем, не стесняйтесь, Катя, садитесь.

Естественно, к чужим людям Катя никогда бы в машину не села — с нравственностью в Гадюкино было строго — однако обращение по имени показало, что данное приглашение можно рассматривать как продолжение всех предыдущих встреч сегодняшнего вечера — и Катю разобрало элементарное любопытство. Именно поэтому она забралась в машину без малейших колебаний.

Напротив нее сидел небольшой полноватый человечек с лицом, напомнившим ей игрушку из детства — Неваляшку. Такой же округлый и с детскими кучеряшками на голове.

— Катя, мне показалось важным сказать вам буквально пару слов, уж извините за столь бесцеремонное приглашение, — сказал человек, когда машина тронулась.

В салоне автомобиля было много различных приборов, пахло кожей и дорогим одеколоном. Человек нажал кнопочку какой-то стерео — или квадро? — системы. И отовсюду полился тихий, но приятный звук и голос на английском запел:

Sweet child in time
You’ll see the line
The line that’s drawn between
Good and bad…

[3]

— Я эту песню, Катя, впервые услышал в вашем возрасте — и до сих мурашки по коже, — сказал человек. И на секунду замер, вслушиваясь в тревожную музыку — словно смакуя дорогой коньяк.

— Увы, — он тряхнул головой, словно отгоняя колдовское наваждение, лившееся из невидимых колонок — все очень плохо. Вы даже не можете представить, что происходит. И если бы вы знали…

Человек горько вздохнул.

— Я ведь знаю, Катя, кем вы меня считаете. Вы можете даже не говорить, я все знаю и так. Я же ведь совсем не дурак, Катя. У меня даже справка есть… Это, правда, шутка.

Человек горько усмехнулся.

Катя вообще-то и не знала, кто перед ней, поэтому и не смогла бы ничего сказать, даже если бы и хотела, но виду она подавать не стала и продолжала благоразумно молчать.

— А знаете, каково это жить — и знать, что будут писать про тебя в учебниках истории? Знаете, каково это — быть идиотом в глазах сотен миллионов ныне живущих и в глазах будущих поколений? Но я все равно выбрал это — это мой крест и мне его нести. Я ведь честно хотел, Катя, чтобы в этой стране, в которой люди любят плеть, научить их немножко демократии. Ведь свобода, Катя — это лучше, чем несвобода, и если бы этот народ понял это — мне все равно, что станет с моей исторической репутацией. Потому что есть вещи выше этого.

— Но ничего, ничего здесь нельзя сделать. Этому народу нужен только хозяин и палка, вот что я вам скажу — хозяин и палка. А стоит только хозяину отвернуться — тут же горлопаны и демагоги открывают рты…

Человек прервал сам себя:

— Я не про вас, Катя. Вы честная и искренняя девушка, вы в самом деле верите, что тут что-то можно изменить. Ни-че-го, Катя, здесь нельзя изменить. Ничего. Я уже даже в конце от безнадежности стал бадминтон пропагандировать — с намеком, понимаете? Как бы подтрунивал над ними над всеми. Но даже этого сигнала никто не понял. Только в своих блогах гадости про меня писали. А я ведь давал сигнал такой… Но и его не поняли. И не хотели понять. И вам, Катя, я советую — бросайте вы эту вашу политику, все бесполезно. Отсидите годик, второй вам простят — я лично позабочусь, вернетесь домой, выйдете замуж, заведете детей. И — если вдруг будете играть в бадминтон — у вас в деревне играют в бадминтон? — вспоминайте меня. Я хотел как лучше, честно…

Машина остановилась.

You’d better close your eyes
Bow your head
Wait for the ricochet…

[4]

Пропел человек из невидимых колонок.