Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Настал день отъезда. Это было большим страданием для знаменитейшего; так в доме назвали Миллелотти. Поспешим сказать, что это огорчение разделяли все. Он стал чем-то необходимым с его длинными волосами под листву плакучей ивы, носом как клюв сокола, кроткими и грустными глазами, небольшой испанского вида шапочкой и манто а-ля Крисп. Что делали бы, когда больше не слышали бы чарующей мелодии, ставшей постоянным аккомпанементом жизни? Не было бы больше тела, которое остыло бы, осталось бы сердце: слезы стояли в глазах.

- Но, к делу! - сказала вдруг графиня. - Почему знаменитейший должен покидать нас так скоро? Кто мешает ему ехать с нами в Неаполь?

- К делу! - сказал граф. - Кто не дает вам отправиться с нами в Неаполь?

- В Неаполь! - повторил знаменитейший со вздохом. - Увы! Поехать в Неаполь - стремление всей моей жизни.

- Тогда отправляйтесь в Неаполь, - повторила графиня.

- Поехали в Неаполь, - хором воззвал весь дом.

- M a  l a  m a d r e?.. (итал.) -  А  м о я  м а т ь?.. - заикнулся знаменитейший.

- Ба!  L a  m a d r e!  Идите проститься с ней. Дандре проводит вас, и с этой стороны ничем больше вы не будете связаны.

Знаменитейший скакнул к фортепьяно и, как жизнерадостная птица, заставляющая внимать ее самому нежному пению, исполнил самую бешеную тарантеллу. Затем он взял свою испанскую шапочку, свое короткое манто а-ля Крисп и удалился из  М и н е р в ы. На Дандре была возложена вселенская обязанность следовать за ним. А ни у кого  нет ног Дандре, когда речь заходит о том, чтобы совершить благое деяние. Он присоединился к знаменитейшему и обогнал бы его, если бы знал, где живет добрая женщина. Простились с ней, конечно, таким образом, чтобы она ничего не потеряла за время краткого отсутствия сына, и на следующий день уехали в Неаполь.

v

В Неаполе оставались месяц; месяц – в Сорренто. Это была весна, это был сезон цитрусов, это был рай земной. Знаменитейший помешался от радости: фортепьяно переводило на язык музыки его радость и заставляло умирать от зависти малиновок и соловьев.

Граф снял чудную маленькую виллу, в тот же момент населенную всем тем миром, всей той жизнью, какая ее окружала. Каждый вечер были праздники, иллюминация, фейерверки, и всегда в глуби этого, исходящей из угла салона, расправляющей крылья, реющей в высях как жаворонок и падающей до радостного Декамерона, рассыпающейся звонким жемчугом, была чарующая мелодия. Время от  времени музыкант, который играл, вознаграждался общим или отдельным возгласом «Браво, знаменитейший!», впрочем, равно предназначенным как ему, так и другим.

Настал момент оставить Сорренто. Граф взял для себя одного - когда я говорю «для себя  одного», то имею в виду и его семью, - пароход, что должен был доставить его прямо во Флоренцию и попутно завезти маэстро в Чивитавеккью.

Море было великолепным: на борту находилось довольно хорошее фортепьяно. Знаменитейший, как лебедь, который приготовился умереть, пустился в ревю своих самых печальных мелодий. Время от времени поднимались на палубу, чтобы приветствовать прекрасные звезды неаполитанского неба, которым предстояло сказать слова прощания, как и музыке знаменитейшего, ибо Флоренция уже не Неаполь. Между тем, на палубу музыка возносилась более нежной и подобно дымке рассеивалась вокруг судна. В волнах за кормой оставляли светящийся след, в воздухе - след музыкальный. Словно разговор сирен о корабле, покидающем побережье Неаполя, чтобы отправиться на поиски Счастливых островов.

Прибыли в Чивитавеккью: это значило вернуться к реальности. Там снова на глаза навернулись слезы: жали друг другу руки, обнимались. Миллелотти доходил до трапа и  возвращался к графу; заносил ногу в лодку и возвращался поцеловать руку графине.

- Но, наконец, - сказал граф, - почему бы вам ни ехать до Флоренции?

- Ах, Флоренция, - сказал Миллелотти, - никогда я не увижу Флоренцию!

- Едемте с нами, и вы ее увидите, - оказал граф.

- M a  l a  m a d r e? - заикнулся Миллелотти.

- L a  m a d r e? Вы дадите Дандре ее адрес, и Дандре ей напишет, или, скорей всего, вы сами напишите ей, прибыв, во Флоренцию.

- Ах, Флоренция! Флоренция!

- Пойдемте, едем во Флоренцию, - повторил хор.

И один снял шапочку со знаменитейшего, другой стянул с него манто, все повели его к фортепьяно, усадили его на стул. Тогда одни пальцы протянулись к клавишам; и больше не было сумасшедшей тарантеллы, радостной польки, не было больше шумной мазурки, что искрится под руками знаменитейшего. Было последнее творение Вебера: грустное прощание...  d e l  f I g l i o  a  l a  m a d r e  (итал.) - сына с матерью.

Нужно ли говорить, что во Флоренции они больше не расставались, потому что не расстались в Риме, в Чивитавеккье, и не расставались больше в Париже, потому что не расстались во Флоренции?

Сегодня знаменитейший входит в состав семьи: Дандре поручено переписываться с la madre, и все будет хорошо до зимы. Только как вот в своей испанской шапчонке, куцем криспе на французский лад будет выбираться знаменитейший из зимы в Санкт-Петербурге, из 20-градусного холода, на это стоило бы взглянуть.