Из пережитого. Том 2

Нечто подобное потом было с А.В. Горским. Когда поручено было Горскому с Невоструевым составить описание рукописей Синодальной библиотеки и когда совершена была ими первая часть этого беспримерного труда, с которым по полноте, основательности, глубине, подробности не могут быть даже сравниваемы знаменитейшие описания знаменитейших библиотек, составленные знаменитейшими учеными Европы, митрополит представил Горского к ордену Владимира 4-й степени. Награда, правда, небывалая: Горский не имел священного сана, но и не переходил в светское звание. Он оставался, подобно многим, на степени амфибия, точнее, на степени эмбриона, зародыша, из которого одинаково может выйти и водное, и земное существо. Такие лица стояли вне обычной служебной лестницы и не имели права ни на какие награды, кроме прибавки жалованья, квартирного пособия или перемещения на высшую кафедру. Высшая администрация петербургская, по крайней мере по словам директора Духовно-учебного управления, сделала даже чуть не законодательный вопрос из представления о награждении Горского. Ходатайство, однако, было уважено, митрополит утешен и с видом необыкновенно полного удовлетворения сказал Горскому, подавая орден: «За твою усердную службу царь жалует тебя дворянином». А ученики и ученики учеников Александра Васильевича, из тех, что облеклись в мундир или рясу, дюжинами уже получили таким путем дворянство и давно обогнали учителя, возвышаясь по служебной лестнице за труды, и количественно и качественно меньшие трудов Горского, при заурядной службе, которая своею государственною пользой даже в отдаленное сравнение не могла идти с заслугами и педагогическими и писательскими знаменитого профессора.

— А у нас не так, — сказал мне покойный граф Д.Н. Блудов с огорчением, — лишнюю бумагу составит, требует особой награды.

Произнесено было это замечание в 1853 году. Мне поручено было тогда разобрать, описать и распределить по учебным заведениям раскольнические книги и рукописи, в числе не одной тысячи экземпляров, хранившиеся в Синодальной библиотеке. На вопрос: «Что же вы за это получите?» — «Ничего», — отвечал я, удивив графа своим ответом и, в свою очередь, удивившись вопросу. Но после я уже не удивлялся, когда дознал порядки гражданской службы. Не удивился, когда услышал чрез немного лет, как и сам граф подвергся наградной эксплуатации, неслыханной даже на гражданской службе.

— Как это досадно, что это он наделал! — говорил мне А.Н. Попов, известный ученый, об одном своем товарище по службе во II Отделении Собственной Канцелярии Его Величества.

Граф Блудов был тогда главноуправляющим II Отделения, и А.Н. Попов состоял при нем и управлял его домашнею канцелярией.

— Мне нужно было съездить в деревню, — продолжал Попов, — он (называя другого чиновника) должен был знать, что нельзя же графа здесь одного в Москве оставлять. И вообразите, писец, кантонист К., воспользовался добротой графа, составил о себе представление, да какое! О производстве себя прямо в коллежские советники, да и орден на шею (кажется, даже — Владимира), и, наконец, пенсия. Государь из уважения к графу, конечно, утвердил. Но можно ли было допустить до этого, зная бесконечную доброту графа и неспособность его отказывать просьбам?