Из пережитого. Том 2

— Да ваше высокопреосвященство, вы пересчитайте, ведь тут тысяча рублей, — с необыкновенным самодовольством настаивает Тит Титыч.

— Вон ступай! — воскликнул раздраженный митрополит.

— Я вас предупреждал, — замечает потом Святославский ошпаренному ктитору, который уже предвкушал на своей груди медаль. — Ох, то-то вот и есть; не обещаюсь, но попытаюсь умолить владыку, — продолжал Александр Петрович. — Вы только не показывайтесь на глаза, пока я вас не уведомлю.

Выбирает случай и докладывает владыке Святославский, что староста сокрушается, просит прощения и не смеет явиться.

— Да представь себе, он мне предлагал деньги!

— Он не умел объясниться, владыка. Он деньги приносил не вам, а на Горихвостовское заведение для бедных духовного звания. Хочет ознаменовать освящение храма пожертвованием на бедных.

— Это дело другое, — сказал митрополит, смягчившись. — Пусть внесет.

— Но он просит вашего благословения.

— Пусть явится.

От совещания с Александром Петровичем не уклонялись и более значительные лица, имевшие нужду в митрополите, светские особы и духовные, даже архиереи. Попасть в час, угодить вкусу, оберечься от бестактности, — кто же мог наставить в этом вернее неизменной тени митрополита, его неизменного слуги?

— Просил я не раз Александра Петровича к себе, — передавал мне один из московских настоятелей, поддерживавший добрые сношения со столь необходимым лицом, как секретарь владыки.

— Вы знаете мое время, когда же мне выбрать час? А вот разве: владыка будет освящать церковь в Вишняках; после того он, наверное, заедет к Семену Логиновичу (Лепешкину, старосте) на чашку чая. Тогда часочек урву и приеду, пожалуй, к вам.

Наступил условленный день; владыка проехал; следом за ним Александр Петрович и на перепутье завертывает к приятелю-батюшке.

— Сели мы за чай с ромком. Я запасся самым лучшим, тем и другим. Припас и сигар самых дорогих, какие мог найти. Но только что мы было расселись, — продолжал рассказывать иерей, — как послышался звон в одной церкви, и в другой, и в третьей. Освящение кончилось, и владыка возвращается. Стало быть, он не заехал к старосте, может быть, почувствовал нездоровье. Проскакала мимо окон шестерня. Александр Петрович поспешно оставил недопитый стакан и бросился в коляску, в которой приехал. Тщетно старался он перегнать митрополичий экипаж. Только следом за ним могла поспеть наемная коляска на подворье.

Когда митрополит возвращался откуда-нибудь, его большею частию дожидались уже нуждающиеся во вспоможении, и Святославский был обыкновенным раздаятелем милостыни. И он знал, кому сколько дать. Хотя митрополит никогда не назначал цифры, но достаточно было тона и выражения.

— Святославский, — скажет митрополит, — подай нищим.

Это значило, что обыкновенных нищих, толпящихся на крыльце, нужно оделить по гривенничку, по пятиалтынничку.

— Святославский, бедные дожидаются.

Это значит, что в передней стоят просители и просительницы, не принадлежащие к уличным нищим, которым нужно помочь рубликом или тремя.

— Святославский, помоги, — скажет тоном ниже и более тихим голосом.

Значит, какой-нибудь чрезвычайный случай; чрезвычайный проситель или просительница объясняли митрополиту свое положение.

— Попросишь повторить изложенные владыке обстоятельства, и видишь, что нужно выложить сотенку, пожалуй, и три, чтобы выручить из нужды.

Когда опоздавший несколькими минутами Александр Петрович явился, владыка вскинулся:

— Что это! Нельзя отлучиться, и тебя уж нет. Тут бедные, нуждающиеся в помощи; они ждали, я должен им помочь, и по твоей милости я не могу исполнить христианской и пастырской обязанности.

И пошел, и пошел, горячась все более и более.

— Владыка, — отвечал, наконец, доведенный до слез Святославский. — Во все тридцать лет, как служу я вам, один только этот раз случилась со мною оплошность. Простите, не вмените в вину.

Смягчился митрополит.

— Так помоги, — сказал он уже мягким тоном, — дожидаются. Таковы были отношения. Митрополит не считал своих личных денег и до них не касался. Ими заведовали частию Лавра, частию эконом, частию секретарь. Только раз во все пребывание на Московской кафедре, по словам того же Святославского, митрополит обратился к нему с вопросом: «Святославский, сколько у нас денег?» Это было во время опалы, в 1824 году, когда предстояла опасность быть переведенным в Грузию и об этом ходил слух.