Из пережитого. Том 2

По поступлении на Московскую епархию Филарет потребовал от консистории, чтоб она прислала ему писца для домашней его канцелярии. Консистория прислала Святославского[11]; он и был писец, не более, хотя получил семинарское образование; писцом он и остался до смерти, последовавшей чрез тридцать с лишком лет его службы. Во все это время Святославский был неизменною тенью митрополита, повсюду его сопровождавшею, ни на сутки, почти ни на час от него не отлучавшеюся, не потому, однако, и не затем, почему и зачем неотлучно состоят секретари иногда при других архиереях и правители дел вообще у сановников, затрудняющихся иногда ступить шаг без «правой руки». Митрополит не поручал никаких дел секретарю; каждое дело обсуживал сам и сам составлял каждую бумагу. Он не возлагал на секретаря никаких и докладов, а тем менее позволял ему подавать какие-нибудь мнения. Докладывали викарные, секретари консистории, ректоры, благочинные, каждый по кругу своих обязанностей; просители каждый лично объяснял, когда помимо письменной просьбы требовалось личное объяснение. Домашнему секретарю оставалось докладывать не о делах, а только о лицах, являющихся с докладами или просьбами, и то в ограниченных случаях. Первою его обязанностью была регистратура официальной переписки митрополита. Затем он был переписчик и чтец. Читал он митрополиту иногда входящие бумаги (когда они бывали очень обширны), а чаще книги, и притом светские, когда любопытствовал владыка о их содержании; переписывал бумаги, исходящие от митрополита. Писец и чтец только, писец и чтец неотступный в течение тридцати с лишком лет, писец и чтец, составлявший всю канцелярию сановника, управлявшего не только епархиальными делами, но целым духовно-учебным округом, участвовавшего во всех синодальных делах сколько-нибудь важных, входившего в постоянное должностное соприкосновение с генерал-губернатором и с министрами. Александр Петрович был показателем, между прочим, всей умственной мощи, всей невероятно обширной личной деятельности знаменитого иерарха. Заурядная личность не должна бы выдержать и своего скромного значения тени; дюжинных человеческих сил не должно бы хватить и на то, чтобы быть планетой столь большого светила. Но Святославский выдержал и в течение тридцати лет не отходил от владыки, не искал повышений или лишнего вознаграждения, кроме помощника себе, такого же писца. Он носил миниатюрный портрет митрополита вместе с крестом на шее, вынимал его иногда и нелицемерно целовал наравне с крестом, как икону. Александр Петрович был не только писец и чтец, но был подвижник, послушник, только одетый в длиннополый сюртук вместо подрясника; подвиг иноческого послушания он нес исправнее и ревностнее любого монаха. Он не был женат и никуда, за исключением чрезвычайных случаев, не выходил из своих двух комнат, которыми пользовался в митрополичьих покоях. Единственными прихотями его были хороший чай и трубка с табаком. Хотя куренье табаку не одобрялось митрополитом, но он не насиловал в этом своего секретаря.

В течение тридцати лет авва-митрополит ни разу не посадил своего писца-послушника в своем присутствии; только в последние годы или даже в один, предсмертный год, когда Александр Петрович, изнуренный, уже носил в себе роковой исход, митрополит указывал ему на стул с позволением сидя продолжать чтение, тянувшееся несколько часов. Обращение владыки не переходило никогда в подобие близости. «Если святитель призовет и скажет ласковым, почти просительным тоном: вот поторопись, перепиши, пожалуйста, — я уж понимаю. Это значит, какая-нибудь длинная записка, за которою надобно сидеть и день и ночь напролет, да и не одну. Без того отдаст молча или прикажет сухо: перепиши». Суровость обращения, впрочем, вообще смягчилась после того, как за три года до смерти[12] со Святославским последовал удар. Начали делаться припадки, и когда доводимо было о них до сведения владыки, он входил к больному, благословлял его; как родные уверяют, Александр Петрович немедленно под действием благословения приходил в себя, раскрывал глаза и улыбался.

Александр Петрович был почтен вниманием и уважением не только епархиального духовенства, но всех, кому приходилось иметь постоянные дела с митрополитом. Старосты и храмоздатели осыпали его подарками и не предпринимали ничего без его совета, а дерзавшие раскаивались после в своей самонадеянности.

Митрополит не брал денег за освящение храмов; он признавал совершение этого обряда обязанностию своего пастырского служения. Александр Петрович предупредил об этом одного Тита Титыча, который удостоился того, что сам владыка освятил созданный им храм.

— Ну, да мы знаем. Небось, не посрамлюсь.

Ввалился Тит Титыч ко владыке благодарить за посещение, которого удостоилось сооружение. Принят. Благодарит.

— Вот, владыка, примите от моего усердия, — кланяется храмоздатель и предлагает митрополиту пачку.

Благословил митрополит и говорит:

— Я не принимаю платы за освящение храмов.