Читаем Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта полностью

Этого было достаточно, чтобы закрутилось колесо полицейского бюрократизма. Дело в том, что русское слово ваш означает на французском языке корова. Этим словом во Франции дразнят полицейских, и оно считается среди последних высшим оскорблением. Возникло дело об оскорблении иностранцем французского полицейского агента при исполнении служебных обязанностей. Приговор — высылка. Дальше колесо закрутилось так, как это было только что описано. Не помогли никакие разъяснения и доводы инженера, что в основе всего «дела» лежит роковое трагикомическое недоразумение с неправильно понятой ажаном русской фразой и с этим сакраментальным словом ваш.

«Поганых иностранцев» во Франции не слушают. Инженера постигла участь футбольного мяча. Не выдержав повторных перебросок через границу и связанных с ними душевных и физических мытарств, инженер покончил жизнь самоубийством.

В 1938 году, когда международная атмосфера была насыщена электричеством и когда уже слышались глухие раскаты грома приближающейся грозы, французское правительство, испытывая нужду в пушечном мясе, провело закон о включении во французскую армию в случае войны всех иностранцев-мужчин в возрасте от 20 до 48 лет, проживавших на территории Франции и утративших свое первоначальное подданство. Им был присвоен термин «апатриды». Чтобы прикрыть фиговым листком наготу такого вопиющего нарушения международною права, этому включению был придан характер «добровольности».

Каждому «апатриду» предоставлялось право выбора: или подписать свое согласие на включение его во французскую армию, или покинуть пределы Франции.

Подавляющему большинству «апатридов» — итальянцев, испанцев, поляков, русских, армян — все пути для переезда в другие страны были закрыты. Вызванные повестками в полицейские комиссариаты по месту своего жительства, они, не смея проронить ни одного слова протеста, один за другим мрачно подписывали подсунутое им обязательство. Это означало, что в случае возникновения европейского или мирового вооруженного конфликта «апатрид» должен будет сражаться за чуждые ему интересы или еще хуже — стрелять в своих братьев, находящихся по ту сторону фронта.

Читателя, несомненно, заинтересует вопрос: могли ли эти «апатриды», как и другие иностранцы из «стана обездоленных», осевших во Франции, получить французское подданство и этим хотя бы отчасти улучшить свое юридическое и материальное положение?

Этот вопрос разрешался так: капиталистическая Франция нуждалась в пушечном мясе. С этой точки зрения для нее интерес представляют лишь мужчины призывного возраста, а из более старших возрастных групп — лишь те, у кого имеются сыновья, то есть потенциальные солдаты. Если же ваше потомство состоит из дочерей, то вы не нужны. Не нужны вообще все женщины и девушки.

Но… есть исключения и из этого общего правила. Если вы масон, то получить французское подданство для вас будет нетрудно, к какому бы возрасту и полу вы ни принадлежали. Ваш «досточтимый» (руководитель первичной масонской ложи) адресуется куда следует. Там в свою очередь нажмут все нужные кнопки: ведь в министерствах повсюду сидят свои же «братья»! Через несколько месяцев после этого вы делаетесь полноправным французским гражданином.

Но, как правило, подавляющее большинство русских эмигрантов, осевших во Франции, относились к принятию французского подданства резко отрицательно. Это большинство, как читатель уже знает, считало свое пребывание во Франции временным. Оно жило бреднями о «будущей России». Но и те, которые этих химер не разделяли, смотрели на это принятие с не меньшим недоброжелательством.

Условия жизни и быт русских эмигрантов сложились помимо их воли так, что Франция была и осталась для них чужой страной, к дальнейшим судьбам которой они были совершенно равнодушны. Многие из них смутно предчувствовали, что в сложной международной обстановке обстоятельства могут сложиться так, что капиталистическая Франция окажется в лагере государств, враждебно настроенных к их родине, о которой они, несмотря на свои многочисленные политические заблуждения и ошибки, ни на минуту не забывали. Если же дело дошло бы до вооруженного конфликта, то их положение в случае принятия ими французского гражданства сделалось бы совершенно невыносимым.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Политика / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное