Из первых рук

— Каков сюжет вашей картины? О, разумеется, мне не следовало бы об этом спрашивать. Но мне хотелось бы знать хотя бы в общих чертах.

— Мясо, — сказал я, уверенный, что профессору вряд ли придется по вкусу сюжет «Грехопадения». — Человечье мясо в соответствующих позах, с гарниром из овощей. Цена — тысяча... гиней. Без рамы. Еще за сотню могу оправить ее в прекрасную раму ручной работы. Сотню гиней, конечно, или, скажем, сто десять фунтов. С гарантией, что это не подделка.

— Это не та картина, которая называется «Грехопадение»? — спросил профессор.

— Разумеется, нет, — сказал я.

— Я знаю, что сэру Уильяму хотелось бы иметь одну из ваших великолепных картин с обнаженной натурой.

— Я и говорю об обнаженной натуре.

— Но... тогда, если я не ошибаюсь, это одна из ваших последних работ в стиле Гогена.

— Гогена! Кто такой Гоген? Тот французский художник, что ли, который малевал кукол с зелеными глазами на фоне жестяного ландшафта? Я не мог бы писать в его стиле, даже если бы вступил в секту Плимутских братьев, заболел чесоткой и пятнадцать лет подряд расписывал вывески для кабаков... Сколько мы еще будем подниматься?

— Бидеры живут на верхнем этаже. Самые лучшие апартаменты, прекрасный вид.

Но я успокоился, только попав в квартиру. К счастью, Бидеры ушли в гости и я мог без помехи все осмотреть. Настоящий холл, большая студия с внутренней галереей, за ней маленькая столовая, две спальни и хромированная ванная. Как водится, персидские ковры, старинная мебель, вазы, мраморные бюсты, африканские божки, американские мобили{34}, статуэтки из Танагры и пепельницы горного хрусталя. Портреты кисти старых мастеров в столовой, современные картины маслом в студии, рисунки в спальне, акварели в холле. Обычная честная компания. Уилсон Стир{35} — вода в водянистом колорите; Мэтью Смит{36} — убийство в кровавом колорите; Утрилло — беленая стена в известковом колорите; Матисс — одалиска в знойном колорите; Пикассо — конь на вертеле в огненном колорите; Гилберт Спенсер{37} — птичий двор в задумчивом колорите; Стенли Спенсер — цветник перед домиком в многоцветном колорите; Брак — полбутылки портера в пивном колорите; Уильям Роберте{38} — послеобеденный отдых в дремотном колорите; Уодсворт{39} — волны, скалы и рыбаки-бахвалы в морском колорите; Дункан Грант{40} — скирда в соломенном колорите; Фрэнсис Ходжкинс{41} — поросята, телята и прочие «ята» в хрю-блеющем колорите; Руо{42} — гибель святого мученика в стенальном колорите; Эпстайн — Лия в ожидании Иакова в верносупружеском колорите. Все самые что ни на есть модные и дорогие.

— Я вижу, ваши друзья — богатые люди, — сказал я, — то есть любезные и очаровательные люди. Я уже очень их люблю.

И я осмотрел спальни. Шелковые подштанники в бельевом шкафу сэра Уильяма. Только шелковые. Стопки батистовых носовых платков. Белых как снег.

— Он, верно, из тех людей, которые каждый день берут свежий носовой платок, — сказал я.

— Сэр Уильям одевается очень просто, — сказал профессор.

Все это время профессор парил надо мной, как ангел-хранитель, на случай, если какая-нибудь гадкая мелочишка вдруг прыгнет ко мне в карман и укусит меня за руку в темноте.

— Пожалуй, нам пора идти, — сказал он.

— Куда? — сказал я.

— Смотреть вашу картину.

— Что вы, — сказал я, — у нас куча времени. К тому же я хотел бы познакомиться с сэром Уильямом.

— Боюсь, он не скоро вернется.

— Когда же вы его ждете?

— Не раньше обеда.

— Это мне вполне подходит. Меня сегодня никуда не приглашали.

— О, но вполне возможно, он вернется еще гораздо позднее.

— Например?

— Часам к двенадцати.

— Экая досада, я договорился с архиепископом Кентерберийским, что к ужину буду дома, если он вдруг заглянет. Но сэр Уильям прежде всего. Я ни за что не обману ожидания миллионера, когда это от меня зависит. Даже если мне придется ночевать на диване.

Профессор выглядел так, словно с него падали не только брюки, но и кальсоны. Я отвел его в студию, усадил в кресло, угостил сигаретой сэра Уильяма.

— Да, моя вера в Бидеров все растет. Живут в студии, покупают картины. А художников они любят?

— Они весьма интересуются художественными произведениями.

— Я спросил, любят ли они художников. Умытых, конечно.

— Да, они принимают у себя художников.

— Больше одного раза?

— Леди Бидер сама рисует.

— Это уже хуже.

— И вовсе не плохо. Конечно, для дилетанта.

И мы погрузились в раздумье.

— Еще бы, — сказал я, — при их-то деньгах!

— Право, некоторые ее акварели очень милы. Конечно, манера традиционна.

— Еще бы, при их-то деньгах. Лучшие советы. Лучшая бумага и краски.

Профессор умоляюще взглянул на меня.

— Бидеры — мои очень старые друзья. Особенно Флора, то есть леди Бидер.

— Еще бы, — сказал я, — при их-то деньгах! Держитесь за них, старина. Прижмите их к своей груди. Вцепитесь в них мертвой хваткой... или хоть воровской ухваткой. Но и вы, верно, им полезны. Леди советуется с вами насчет своих рисунков.

— Она очень способная ученица.