Из песка и пепла

Любящее прощение монсеньора О’Флаэрти, сдобренное чуть шероховатым ирландским акцентом, едва не заставило Анджело расплакаться. Гнев и возмущение покинули его, и теперь он с трудом удерживался на ногах. Он так устал. Так невероятно устал.

– Мы приготовили для тебя комнату. Довольно скромную, конечно, но тебе стоит отдохнуть. Скоро наступит завтрашний день, а провиант на исходе. – О’Флаэрти тяжело вздохнул. – Без Евиного золота нам придется нелегко.

Анджело снял заплечный ранец и вытряхнул все, что в нем лежало, на толстый ковер. Он был забит золотом – цепями, кольцами, браслетами и булавками для галстука.

– Перед выступлением на вечере Ева пришла на работу с пустым скрипичным футляром и до краев наполнила его золотом. Затем отпросилась домой, якобы чтобы переодеться, и отдала все матушке Франческе. Она боялась, что прием закончится какой-нибудь бедой и она не сможет принести больше. Она была права. Все закончилось бедой.

– Ее узнали. – Это был не вопрос. Финал истории уже дошел до О’Флаэрти по его каналам.

– Да. Жена начальника римской полиции сказала Грете фон Эссен, что уже встречала Еву во Флоренции. И что та еврейка. А Грета сообщила мужу, хотя могла бы промолчать. Она дружила с Евой. И предала ее.

– Да. Предала. Но, вероятно, еще сумеет искупить свою вину. Она католичка, и довольно набожная в отличие от мужа. Обычно она ходит в церковь на виа Разелла. И была там на службе, когда взорвалась партизанская бомба. – Монсеньор О’Флаэрти умолк и в задумчивости потер подбородок. – Ее духовник – отец Бартоло. По его словам, последние две недели она приходит каждый день. Возможно, она сможет дать ответы на твои вопросы.

* * *

Ева в немом ужасе смотрела на указатель.

– Ничего, могло быть хуже, – затараторил Пьер с фальшивой жизнерадостностью. – Бастонь точно к западу от Франкфурта. Почти по прямой.

Он указал на дорогу, пересекавшую трассу, на которой они стояли. Окрестности выглядели совершенно безлюдными, и это одновременно обнадеживало и пугало. В небе начинал разгораться рассвет, но им было некуда пойти и негде спрятаться, не говоря уж о том, что из всех пожитков у них оставалась только надетая на себе одежда и золоченая пилка, которую Ева снова сунула в туфлю.

– И далеко до нее? – Ева попыталась воскресить в памяти уроки географии, но потерпела крах. Хорошо, что хоть Пьеру местность была немного знакома.

– Нет, совсем недалеко… на поезде. Papa все время ездил во Франкфурт по работе. Немцы мастерят лучшие игрушки. Он мне каждый раз что-нибудь привозил.

– Как далеко, Пьер? – Он явно увиливал от ответа.

– Двести пятьдесят километров, – тихо ответил мальчик.

Двести пятьдесят километров. По оккупированной немцами территории.

– А сколько до Швейцарии? Ты помнишь?

Он покачал головой:

– Нет. Не очень. Но так же далеко, если не дальше.

Ева опустилась на обочину и уткнулась лбом в колени. Пьер присел рядом. Ни у кого не было сил продолжать разговор. Некоторое время они просто наблюдали за восходом солнца, которое заливало золотистым сиянием макушки деревьев.

– Анджело, – прошептала Ева, когда солнечный луч добрался и до ее отяжелевшего сердца. Красота всегда заставляла ее тосковать по нему. – Что мне делать? Как бы ты поступил?

– С кем ты разговариваешь? – негромко поинтересовался Пьер, который не понимал итальянского.

– С небесами, наверное. Все мои любимые теперь там.

Пьер понимающе кивнул.

– Как тебя зовут? – спросил он внезапно.

У Евы вырвался недоверчивый смешок. Бедный мальчик даже не знал ее имени. Она была для него полной незнакомкой. И все же сейчас у него не было никого ближе.

– Ева Росселли.

Пьер уверенно пожал ее протянутую руку. Пальцы мальчика были такими же холодными.

– Пьер Ламонт.

– Пьер Ламонт. Не очень-то еврейская фамилия.

– Мой отец не был евреем. Только мама. Но немцы его все равно забрали.

Что за цену заплатил за любовь ко мне Ты. Что за цену заплатил за любовь ко мне Ты…

– Моего отца тоже забрали, – вздохнула Ева, пытаясь отрешиться от навязчивой мелодии в голове. За любовь часто приходится платить ужасную цену.

– Это ты с ним сейчас разговаривала?

Похоже, Пьера ничуть не удивляло, что она ведет беседы с небом.

– Нет, с Анджело.

– Кто такой Анджело?

– Человек, за которого я хочу… хотела выйти замуж. Я любила… люблю его очень сильно.

– И что сказал Анджело? – деловито осведомился Пьер, будто ответы с небес были для него обычным делом.

У Евы немедленно встал ком в горле, а глаза защипало от слез.

– Он не ответил.

– А что бы сказал, если бы мог?

– Он бы посоветовал мне молиться. – Здесь у Евы даже не возникло сомнений.

– Это мы можем сделать. А потом?

– Если бы Анджело был здесь… – Ева на секунду задумалась – и вдруг услышала ответ так отчетливо, словно он прозвучал у нее над ухом. – Если бы Анджело был здесь, он бы велел мне найти церковь.

Пьер немедленно вскочил на ноги и, схватив Еву за руку, куда-то потащил. Она покорно побрела следом, отряхивая на ходу юбку, как будто ее замызганное платье могло стать еще хуже от сидения на обочине.