Денежная проблема на несколько месяцев была решена. Как такое дело не «вспрыснуть»? Председатель вытащил из кармана бутылку водки, поставил на стол. Костя на скорую руку приготовил закуску. Почувствовал: тревожит друга еще что-то, и не ошибся. Когда распили водку, Александр размяк совсем, расстегнул ворот старенькой гимнастерки:
– Мы с тобой друзья, Костя… Ты не обижайся на мои слова.
– Чего это тебя повело, Саша?
– Да вот… бродишь ты по тайге, угла своего не имеешь… семьи… Тебе бы жениться пора. Ладная Таня девчонка… Любит тебя. Смотри, захороводит ее какой-нибудь городской, залетный.
– Да куда она денется, Танька-то?
– А вот и делась уже! – выпалил Саша. – Бросила все и сбежала. Никто не знает куда. Нам в хозяйстве без нее форменная гибель. Вся наша затея к черту полетит без толкового зоотехника.
– Эх, Сашок, как ты ни старайся, что ни делай, а молодежь в деревне не удержишь. Романтики они не видят в нашей деревне. Скучно им. А дал бы ты каждому работу по душе, тогда бы никуда не ушли… Думаешь, Илья пропадал бы со мной целых четыре года в тайге? Не-е-т… Ни за какие деньги не стал бы торчать на острове. Его мой самолет там держал. Уж как он его обхаживал, как заботился! За любимой женой не всегда так ухаживают… – Костя задумался, а потом добавил: – Понимаешь, верит он, что скоро артель самолет себе купит, а его ты учиться направишь в летную школу… Так, наверно, наши батьки о тракторах мечтали, как Илья о самолете. – Костя усмехнулся. – Наверное, и во сне видит, как водит самолет над нашей тайгой… Первый летчик-промысловик на Югане. Да пообещай ты ему это, сколько хочешь лет ждать будет, верить… Ни от какого дела не откажется…
Председатель тяжело вздохнул:
– Хорошо бы, если такое случилось… Знаю. Только не иметь нашей артели самолета.
– Ну хотя бы аэросани купи или вездеход. Тогда один Илья обеспечит ферму лосятиной и рыбой из таежных озер.
– Если бы мне таких, как ты да Илья, человек пяток… – мечтательно пробормотал председатель.
– Да что ты в нас особенного нашел, вот чудак?! – покачал головой Костя. – Заинтересуй людей, в каждом найдется живая струнка.
Они надолго замолчали.
Уходил председатель от Кости под утро. Говорливой и мечтательной была эта ночь у друзей. Шел Александр, слегка прихрамывая на протез. Глядел по-хозяйски по сторонам. Верил: добьется своего, осуществит планы и мечты, не дающие ему покоя.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Привез Андрей Тамиле из Медвежьего Мыса новенькую гитару, очень обрадовал цыганочку, а Югана долго рассматривала покупку, трогала пальцем струны, прислушивалась, как звенят, и, наконец, вынув трубку и набивая ее табаком, сказала:
– Красивое крепким не бывает. Проволочки запасные есть?
– Купил, Югана, и струны.
– Табунятся вечерами на берегу девки с балалайкой. Надо купить Тамиле гармошку. Ни у кого нет гармошки в Улангае.
– Бабушка, а на гармошке я не умею.
– Лара сказала Югане: «Будь матерью Тамиле».
– Прости, Югана. Я буду звать тебя мамой.
– А на гармошке кого там уметь? Тяни туда-сюда, тыкай в пуговки пальцем – сама гармошка играть станет.
– Мама на аккордеоне хорошо играла и меня научила. Продали, когда она болела.
– Кто такой кардион?
– Это большая гармошка, – пояснила Тамила.
– Раз большая, громко петь должна. Купить надо…
После ужина Андрей выстругивал новое черемуховое весло, а Югана сидела на низеньком чурбаке, прислонившись спиной к старому обласку с пробитым днищем, держала трубку в руке, задумчиво смотрела на языки огня и пела тихим однотонным голосом.
– О чем поет Югана? – спросила Андрея цыганочка.
– Поет она, Тамила, о том, что щука плещется в реке, с окунем играет, что у потухшего костра молодой охотник девушку ласкает.
Тамила сбегала за гитарой, примостилась возле Юганы, тронула струны. Сначала тихо. Потом ударила лихо – и полились ручьи, заворковали сказочные птицы. Морщинистое лицо эвенкийки просветлело. Застыл в руках Андрея легкий рыбацкий топорик, забыто недоделанное весло.
Югана одобрительно кивала головой певунье, слушала Тамилу и думала: «Эта девочка – дочь другого народа. У них тоже красивые песни. Как у эвенков. Темнолицые люди. Как эвенки. Любят реки, леса. Они тоже люди большой тропы».
– Мама, что тебе спеть?
Югана смотрела на костер. Молчала.
– Она любит грустные, – подсказал Андрей.
– Будут и грустные сейчас.
Неторопливо перебирая струны, снова запела Тамила.
Пела Тамила в полный голос, сразу вслед за мелодией складывая слова песни, а сама пристально смотрела на Андрея. Вечернее приглушенное эхо разносило Тамилины песни над мучпарским берегом, и замирали они вдали, возле водотопных островов, глохли в густой молодой листве тальников.
Югана подслеповато щурилась на закатное светило. Покачиваясь из стороны в сторону, не выпуская трубки из зубов, она хранила забытую улыбку на морщинистом своем лице, словно оставленный луч ушедшего солнца.