Из плена восточной сказки. Жизнь после гарема

Что произошло, о чем моя сестра не рассказала? Что такого Асият наговорила Сауду, и он повел себя так, что гордая Настя предпочла одиночество? Настя-Настенька, что же ты наделала?! Сауд гордый, он может предложение и не повторить.

Настин телефон не отвечал, вернее, она сбрасывала все звонки от меня и не реагировала на сообщения. Правда, в конце концов от нее пришел ответ:

«Я не в Лондоне. Не ищи».

«А где ты?»

Конечно, спрашивать бессмысленно, но что еще я могла? Так и есть:

«На Путоране».

С нее станется, Настя могла быть и на плато Путорана — самое безлюдное место в мире, не считая необитаемых островов и Антарктиды.

Теперь любая попытка убедить сестру, что Восток не так хорош, будет воспринята Настей как ревнивые старания отравить ей жизнь. Я вовсе не собиралась выполнять волю Асият, надеясь, что Сауд сам с этим разберется, уж с Асият-то он может справиться? Конечно, муж должен спрашивать согласие жены на следующий брак, но кто это правило соблюдает? Наверняка Сауд и по моему поводу, кроме Махасин, ни с кем не советовался. В глубине души я до сих пор не верила, что Асият такая страшная, казалось, она просто играет роль из ревности к Сауду.

Но Сауд не делает Насте предложение, хотя по всему видно, что у них любовь. Почему не делает: Асият отговорила или Настя сказала правду — обжегся на мне? Тогда виновата я.

Я чувствовала невыносимое одиночество.

Жаннет занималась своими делами, впутывать её еще в какие-то свои проблемы я не имела права. У Анны заболела дочь, а Настя от меня сбежала.

Сауд чужой, доверять ему нельзя, Асият враг.

О ДУБАЕ

Психологи утверждают, что менталитеты христианина и мусульманина отличаются прежде всего доминированием чувства вины или чувства стыда.

У христианина сильнее чувство вины. Совершая что-то несоответствующее христианским ценностям, он чувствует вину перед жертвой, перед собой, перед богом. Чувствует, даже если это отрицает, если пытается доказать, что ему наплевать, даже если о проступке никто не знает и не узнает…

Это называется совестью.

Она есть у всех, и у тех, кто объявляет себя циником и совершает смертные грехи словно назло себе и всему миру.

У мусульман доминирует чувство стыда.

Это стыд перед семьей, перед своим кланом, перед соотечественниками, перед братьями по вере.

И если его поступок одобряют окружающие (прежде всего семья!), значит, одобряет Аллах. Стыдиться таких поступков не стоит.

Потому по отношению к чужаку мусульманин поступит так, как решит семья. Перед чужим, кем бы тот ни был, не стыдно, а вот перед семьей СТЫДНО.

У меня оставались только дети, они мой смысл жизни, ради них я готова на все.

Как часто мы произносим это «готова на все!», произносим вслух или мысленно. На что «все»? Где это «все» заканчивается, где предел готовности матери защитить своих детей? Загрызть собаку, которая кусает ребенка? Задушить голыми руками насильника? Отдать любой свой орган, чтобы ребенок выжил?

Я вспомнила совет авиакомпании при катастрофе надеть кислородную маску сначала себе, а потом ребенку. Казалось бы, жестоко, но если вдуматься, очень разумно. Если мать потеряет сознание, то и свое дитя спасти не сможет.

Но вся разумность запросто заканчивается, когда попадаешь в стрессовую ситуацию. Жаннет права, я не позволила бы утащить Сашку в машину, а если не успела, то держала бы машину за бампер или бежала за ней с любой скоростью, только бы вызволить своего сына.

Но это когда все происходило у меня на глазах. А если его попытаются похитить или даже убить в садике, когда меня рядом не будет? А если это вообще произойдет в Дубае?!

От такой мысли мне стало дурно.

Когда-то я заметила блеск тонкого битого стекла в соусе своей еды на тарелке, а могла и не заметить. Я исхитрилась спуститься по дереву, не свернув шею, когда от крыши, где я рисовала, убрали лестницу. Раиса случайно услышала змеиное шипение из окна нашего шатра, а ведь могла бы пройти другой дорожкой. Я справилась с краном, изрыгающим потоки кипятка…

Случайно, случайно, случайно…