Из ранних произведений (1835 – 1844)

В «Rheinische Zeitung» я послал большую статью о нашем последнем рейнском ландтаге с игривой интродукцией о «Preußische Staatszeitung»^{63}. В связи с дебатами о печати я снова возвращаюсь к вопросу о цензуре и свободе печати, рассматривая его с иных точек зрения.

Таким образом, Бонн остаётся пока моим местопребыванием – ведь было бы жаль, если бы здесь никого не оставалось, на кого могли бы злиться святые.

Вчера из Грейфсвальда прибыл Хассе, который всегда приводил меня в удивление, – не чем-либо иным, как своими большими как у деревенского священника сапогами. Он и говорил, совсем как сапог деревенского священника. Не зная ничего о том, что делается на божьем свете, он готовится издать многотомное сочинение о скучном Ансельме Кентерберийском, над которым корпел целых десять лет^{64}; он полагает, что теперешнее критическое направление представляет собой момент, который должен быть преодолён. Кроме того он говорит о религиозности как продукте жизненного опыта, под которым, вероятно, понимает своё преуспевающее детоводство и свой толстый живот, ибо толстые животы проделывают всякого рода опыты, и, как Кант говорит: если это идёт вниз, то получается непристойность, если же вверх – религиозное вдохновение. Ох уж этот благочестивый Хассе с его религиозными запорами!

Нас очень позабавило то, чтò Вы писали в своих письмах о Фатке – о недостаточной «полноте сердца» у него. У этого сверхумного дипломатичного Фатке, который так охотно стал бы величайшим критиком и величайшим верующим, который всегда всё знает лучше всех, – у этого Фатке к одной партии не лежит сердце, а к другой – голова. Hic jacet[82] Фатке – весьма примечательный пример того, до чего может довести страсть к картам и к религиозной музыке.

Пресловутый Фихте, который облёкся здесь в мантию своей непопулярности, распустил слух, – наполовину двусмысленный, – будто его приглашают в Тюбинген. Факультет не идёт навстречу его желанию – удержать его прибавкой к жалованью.

Зак с благочестивейшими намерениями отправляется в Берлин, чтобы спекулировать на помешательстве своего брата и добиваться назначения на его место.

Нет ничего кроме войны и беспутства, говорит Терсит, и если местный университет нельзя упрекать в войнах, то, по крайней мере, в беспутстве у него нет недостатка.

Разве Вы не собираетесь осуществить, наконец, свой план поездки на Рейн?

Ваш Маркс

• • •

Впервые напечатано в 1902 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Маркс – А. Руге в Дрезден

Трир, 9 июля [1842 г.]

Дорогой друг!

Если бы меня не оправдывали обстоятельства, то я бы оставил всякую попытку оправдаться. Само собой разумеется, что я считаю для себя честью сотрудничество в «Anekdota», и только неприятные посторонние обстоятельства помешали мне послать свои статьи.

С апреля до сегодняшнего дня я, в общей сложности, мог работать самое большее, пожалуй, четыре недели, да и то с перерывами. Шесть недель я должен был провести в Трире в связи с новым случаем смерти. Остальное время было распылено и отравлено самыми неприятными домашними дрязгами. Моя семья поставила передо мной ряд препятствий, из-за которых я, несмотря на её благосостояние, оказался на время в самом тяжёлом положении. Я отнюдь не стану обременять Вас рассказом обо всех этих частных гадостях; истинное счастье ещё, что пакости общественного порядка делают для человека с характером совершенно невозможным раздражаться из-за гадостей частного порядка. В течение этого времени я писал для «Rheinische Zeitung», которой я уже давно должен был отослать свои статьи, и т.д. и т.д. Я бы давно известил Вас об этих интермеццо, если бы не надеялся со дня на день закончить свои работы. Через несколько дней я еду в Бонн и не притронусь ни к чему, пока не кончу работ для «Anekdota». Понятно, что в такой обстановке я не сумел обработать статью «Об искусстве и религии» с той тщательностью, какой требует этот предмет.