Из ранних произведений (1835 – 1844)

Вот тебе и всё. Куски, в которых изложено действие, я опустил, переписал лишь вступление и сатирические моменты. Это – самое последнее, что я написал, теперь надо перейти к «Королю Баварскому», но тут дело плохо. Вещь лишена законченности и завязки. Просьба к Вурму пристроить стихи в «Musenalmanach». Кончаю, потому что почта уходит.

Твой Фридрих Энгельс

Энгельс – В. Греберу

[Бремен, около 28 апреля] – 30 апреля [1839 г.]

Guglielmo carissimo! την σου επιστολην ευρηκα εν τοις των ετερων, και ηδυ μεν ην εμοι το αυτου ρημα. Το δε δικαστηριον των πεντε στουδιωσων, και την αυτων κρισιν ου δυναμαι γινωσκειν η αυθεντικην η κομπετεντην. – Εστιν γαρ χαρις υπ εμου, ει διδωμι ποιηματα εν ταις εις υμας επιστολαις[123].

Раз ты не хочешь критиковать «Св. Ханора», «Флориду» и «Бурю», то не заслуживаешь ни одного стиха; уверение в debilitatis ingenii abhorret ab usata tua veriloquentia. Meam quidem mentem ad juvenilem Germaniam se inclinare, haud nocebit libertati; haec enim classis scriptorum non est, ut schola romantica, demagogia, et cett., societas clausa, sed ideas saeculi nostri, emancipationem judaeorum servorumque, constitutionalismum generalem aliasque bonas ideas in succum et sanguinem populi Teutonici intrare volunt tentantque. Quae quum ideae haud procul sint a directione animi mei, cur me separare? Non enim est, quod tu dicis: подчиниться какому-нибудь направлению, sed: примкнуть; sequitor a continuation in my room, and in writing a polyglottic letter, I will take now the English language, ma no, il mio bello Italiano, dolce e soave, come il zefiro, con parole, somiglianti alle flori del più bel giardino, у el Español, lingua como el viento en los árboles, e о Portuguez, como as olas da mar em riba de flores e prados, et le Français, comme le murmure vîte d’un font, très amusant, en de hollandsche taal, gelijk den damp uijt eener pijp Tobak, zeer gemoedlijk[124]; но наш дорогой немецкий – это всё вместе взятое:

Волнам морским подобен язык полнозвучный Гомера,
Мечет скалу за скалой Эсхил с вершины в долину,
Рима язык – речь могучего Цезаря перед войсками;
Смело хватает он камни – слова, из которых возводит,
Пласт над пластом громоздя, ряды циклопических зданий.
Младший язык италийцев, отмеченный прелестью нежной,
В самый роскошный из южных садов переносит поэта,
Где Петрарка цветы собирал, где блуждал Ариосто.
А испанский язык! Ты слышишь, как ветер могучий
Гордо царит в густолиственной дуба вершине, откуда
Чудные старые песни шумят нам навстречу, а грозди
Лоз, обвивающих ствол, качаются в сени зелёной.
Тихий прибой к берегам цветущим – язык португальский:
Слышны в нём стоны наяд, уносимые лёгким зефиром.
Франков язык, словно звонкий ручей, бежит торопливо,
Неугомонной волною камень шлифуя упрямый.
Англии старый язык – это памятник витязей мощный,
Ветрами всеми обвеянный, дикой травою обросший;
Буря, вопя и свистя, повалить его тщетно стремится.
Но немецкий язык звучит, как прибой громогласный
На коралловый брег острова с климатом чудным.
Там раздаётся кипение волн неуёмных Гомера,
Там пробуждают эхо гигантские скалы Эсхила,
Там ты громады найдёшь циклопических зданий и там же
Средь благовонных садов цветы благороднейших видов.
Там гармонично шумят вершины тенистых деревьев,
Тихо там стонет наяда, потоком шлифуются камни,
И подымаются к небу постройки витязей древних.
Это – немецкий язык, вечный и славой повитый.

Эти гекзаметры я написал экспромтом; пусть они сделают для тебя более понятной ту ерунду на предыдущей странице, из которой они произошли. Только суди их, как экспромт.