Из сборника "Рассказы о путешествиях"

— Я женился на ней, хотя у нее за душой ломаного гроша не было, — продолжал Луиджи свое информационное сообщение. — То есть вообще никакого приданого, вообще ни-ка-ко-го. Об этом она, конечно, молчит… Все, что она может, — это только трындеть, браниться и обзываться. А уж какая ревнивая! Во имя Мадонны из Падуи, второй такой ревнивицы вы не найдете. Уже несколько лет она подозревает, что у меня что-то было с синьорой Каттини, той, что держит газетный киоск около кафедрального собора, который чуть правее, под галереей. А ведь я ей клянусь, милостивый государь, что она, то есть моя жена, гораздо симпатичней, чем эта Каттини. Хотя она гораздо жирнее. Но это ничего. Это я считаю даже приятным. Но попробуйте хоть раз поговорить с безумцем. Приходится еще больше выслушивать, что Каттини там, Каттини сям. И каждую ночь все начинается снова: "Ты опять купил газету у Каттини. Я это собственными глазами видела. У Каттини". Ну если даже и так. Почему я не могу покупать газеты у Каттини? Это что, преступление?

— Нет, — смущенно пробормотал я. — Полагаю, что это не преступление.

Наш автобус шел вдоль берега моря. Восхитительная панорама открывалась передо мной. Однако, отеля "Эксельсиор" в ней не было и в помине.

Луиджи снова принялся за описание своих несчастий.

— Единственный человек, который умеет еще больше, чем моя жена, трындеть и ругаться, — это ее мать. Иногда они вместе принимаются трындеть и ругаться. Тогда я скрещиваю руки и говорю: "Во имя святой богоматери из Падуи, — говорю я, — ну, как можно столько трындеть и ругаться?". И что на это отвечает эта старая ведьма-теща? Она отвечает: "Заткнись, ты, уголовщина!". Уголовщина! Это просто смешно. Меня всего-то ненадолго посадили года два-три назад. Мы с Марцелло тогда слегка промочили горло и гуляли себе в хорошем настроении, ну, и швырнули пару цветочных горшков в пару витрин. Вот и все. Даже сам судья тогда сказал: "Луиджи, — сказал он, — суд принимает во внимание твое безупречное прошлое и твою горькую судьбу как смягчающие обстоятельства". Вот и все. И вот я вас спрашиваю, милостивый государь: разве это уголовщина? Это она происходит из уголовной семейки, она. Это я могу открыто сказать, это не тайна. Весь мир знает, что ее отец был торговцем наркотиками. Он на этом деле даже три пальца потерял, ему их отстрелили. Вот таким он был. Как-то приходит моя дочка из школы домой и спрашивает: "Папочка, — спрашивает она, — а правда, что нашего дедушку повесили?". Ну, что тут сказать? Я же не мог солгать бедному дитя. Очень плохо, что она слышит такие вещи в школе. Где она и без того который год зря проводит. К счастью, мы тогда как раз на автобусе ехали, и я смог ее отвлечь. "Нам пора сходить", — сказал я. Пора сходить!

Только когда он поднялся и устремился к выходу, мне стало ясно, что его последние слова относились уже к настоящему времени. Я попытался задержать его:

— Простите, а сколько еще ехать до отеля "Эксельсиор"?

— Отель "Эксельсиор"? Никогда не слышал. Ну, да вы его как-нибудь найдете, — и он приветливо помахал мне на прощание. — Скоротали время за приятной беседой, а? Пока! И удачи!

Сражение на гондолах

Согласно широко распространенному заблуждению, Венеция — это место, где все молодожены и молодожоры, опьяненные счастьем, проводят свои медовые месяцы.

Это не совсем так. Не так просто быть счастливым в Венеции. Если вы будете не очень внимательны, проблемы начнутся сразу же после прибытия: при выходе из поезда или при попытке пробраться в соседнюю лагуну, ибо отцы-основатели города — в мудром предвидении последующих дорожных аварий — разместили улицы вдоль каналов и запретили автомобильный и рельсовый транспорт из-за недостатка твердой почвы.

Поскольку моя жена — весьма плохая пловчиха, мы еще на вокзале справились, как нам лучше всего добраться до нашего отеля.

— Возьмите катер-такси, — гласил совет. — Прямо перед вокзалом вы найдете любое их количество. Но ни при каких обстоятельствах не нанимайте гондолу. Это обойдется очень дорого.

Забрав из камеры хранения свой багаж, мы приступили к поискам катера-такси. Вокруг не оказалось ни одного. Гондол же, наоборот, стояла целая флотилия, и в каждой — по гондольеру в просторных черных штанах, и каждый — с жаждой денег в глазах.

Ну, будь, что будет, — решили мы и влезли в одно из этих романтично покачивающихся суденышек. Старый венецианец, опиравшийся на длинный шест, взял с нас за посадку по 1000 лир, его юный помощник за 2000 лир запихнул наш багаж под мокрые сиденья, а третий за 500 лир сказал: — Аванти[42].