Из сгоревшего портфеля (Воспоминания)

Думаю, что и многим из вас случалось хоть единожды в жизни встречаться с неким таинственным «письмом счастья», якобы ходящим по белу свету уже несколько веков. Текст его гласил что-то вроде: «...Это письмо является вестником счастья, пятьсот лет назад принесенного в наш мир мистическими братьями по разуму. С тех пор не прерывается нить счастья... Счастье пришло ко мне, и я передаю его вам. В трехдневный срок вы должны сделать десять копий и отправить текст десяти людям, которым вы желаете счастья...» Невыполнение этого требования влекло за собой близкие беды, а выполнение гарантировало успехи и радости. Никаким особым суевериям не подверженный, хотя по одной, известной лишь мне причине считавший число 22 и 220 «своим» и несколько неприязненно относившийся к черным кошкам, перебегавшим дорогу, я полученному на мое имя письму, конечно, не придал никакого значения. Посмеялся, попытался отыскать среди кое-кого из знакомцев, вернее, знакомок, – почерк был женский – корреспондента, хотя текст предписывал держать в строгой тайне и смысл, и само получение письма. Пришло оно на адрес училища, и когда в канцелярии вручили мне конверт без обратного адреса, я поначалу расстроился: неужели Лубянка опять претендует на мой покой? Ведь уже с год, как контакты наши прекратились. И никогда прежде на адрес училища никто мне не писал. Вскрыл конверт, и отлегло. Конечно, ни о каких рассылках копий и речи быть не могло. Еще всякие суеверия мистические поддерживать!.. Что касается числа 220 – могу рассказать, раз уж решил писать все начистоту. Еще лет восьми, лежа вечером в кровати, никак не мог заснуть. Свет в комнате погашен, все уже спят, а я всё верчусь. Окна наши выходили во двор, но когда за воротами проезжала автомашина, бледный отсвет ее фар пробегал по стене. И я загадал: сколько лет нам жить – мне, маме, папе. Лежал и считал отсветы. Насчитал двести двадцать и заснул. Казалось – безумно много. Но цифра запомнилась, запала. И 22 тоже стало «счастливым числом». Папа умер, пару месяцев не дожив до шестидесяти двух... Мама – на восемьдесят шестом. Значит, мне осталось еще десять лет. Доживу до третьего тысячелетия и... Посмотрим.

Почему начал я эту главку с «письма счастья»? Дело в том, что у меня к той поре, к весне сорок восьмого, все в жизни начало как-то успешно складываться. Педагоги по мастерству хвалили, прочили успех, первокурсница Светлана Веселовская была явно влюблена в меня, да и мне все больше нравилась ее кругленькая сероглазая мордашка. Бывал я у них дома, родители ко мне относились вполне серьезно, даже с мамой моей познакомились... Еще бы малость, и стал я официальным женихом. Немного сдерживало лишь чувство некоего иронически-презрительного отношения к железнодорожному генералу – Светкиному папочке. Старый коммунист из кочегаров, вытянутый за уши своей Марьей Гавриловной (тезкой папиной троюродной сестры, женщиной простой, но умной, властной и умеющей «делать дела») в «высшие сферы», Дмитрий Иванович как-то в споре утверждал, что Сахалин – полуостров. И никаких резонов не принимал: раз мы туда дорогу строим, как может быть остров?! Так что уровень будущего тестя не очень меня радовал. Впрочем, не с ним жить-то! Собирались Веселовские взять под свое шефство нашу приходящую во все больший упадок дачу... Квартира у них была трехкомнатная. Само собой подразумевалось, что одну комнату отдадут нам... Светка, кроме студии, училась еще в Гнесинском училище, по классу фортепьяно – мать стремилась дать ей наилучшее образование. И моя помощь в сдаче всяких общеобразовательных предметов – литератур, истории театра, костюма и прочее, была Светке очень кстати. Конечно, читать первоисточники Светлане было некогда, она даже в комсомол-то вступила только по моему требованию... Короче говоря, все шло к свадьбе. И не случись со мной того, что случилось, женился бы я на богатой невесте, а Мария Гавриловна с ее связями – а связи у нее были! – обеспечила бы нам на первых порах и карьеру, и безбедное житье. Может, «к счастью» и не случилось всего этого?