Из сгоревшего портфеля (Воспоминания)

«Золушка» прошла, особых причин для общения больше не было. Сдали мы дипломные спектакли, «защитились». Получил «корочки» и укатил в Крюково на последние свои студенческие каникулы. В сентябре пятидесятого отправился в Рязань на свою первую действительно самостоятельную работу. Окончательно отпочковался от мамы. Она привезла в Москву сестру – тетю Аню – больную и одинокую, дядя Саша давно умер, из Херсона тетка уехала в Ленинград, в семью племянницы Муси, но было ей там нехорошо, недобро. И стали мои старушки жить вдвоем. Из Рязани изредка переписывались мы с Инной, писала мне еще и Маша Каверзнева... Но все московское было уже позади, закончился первый кусок жизни. Что ждало впереди?

Закончив эту главку, долго раздумывал: стоит ли включать ее в книгу? Не инородное ли она тело? А потом решил: раз «исповедь», то пусть будет, пусть будет все, как было.

«Грешен ли, раб божий?» – «Грешен, батюшка». – «Ну, да господь простит». Простил ли? И последние ли это были мои «грехи»? И все-таки, думаю, простил. Дал мне мою Беляну. Много раз утверждал я и сегодня на этом стою, и завтра так считать буду: я прожил счастливую жизнь. Счастливую, слышите? Помру завтра, знайте – прожил счастливо! Тогда я еще этого не знал, тогда еще вся жизнь была впереди. И «письмо счастья» довольно долго вставляло в мое бытие черные дни...

Рязанский ТЮЗ

Рязань – это же очень близко от Москвы! Это же – три-четыре часа в вагоне – и дома! Ребята считали, что мне повезло. Я и сам так думал. Даже не стал никому больше показываться, не стал договариваться с другими «купцами» – директорами и худруками периферийных театров, наезжавших в Москву в поисках пополнений своих трупп. Главный режиссер Рязанского областного Театра Юного Зрителя пришелся мне по душе – небольшого росточка, розовый, улыбчивый, этакий живчик и жуир. Как он сам представлялся – «ученик Станиславского, заслуженный деятель искусств – Верховский». Тогда я еще не знал, что звание ЗДИ у него несколько «подмоченное» – одной из упраздненных Северокавказских республик-автономий, так что практически права он на него не имел, но во всех программках и афишах – именовался.

Верховский сулил мне золотые горы: комнату – для театра вот-вот сдается дом! – роли и в классическом репертуаре, и в самом актуальном, современном. Правда, в те годы «современный» репертуар, как вы, наверно, знаете, был не очень завидным – Суров, Софронов и прочие... «Я вижу вас в роли молодого Сталина – это будет очень интересная работа. В свое время я играл Ленина...» Сказать честно, я в те поры нисколько не отрицательно относился к возможности сыграть молодого Coco Джугашвили, даже наоборот, и подобная перспектива, не в карьерном смысле, на что прозрачно намекал режиссер, грела душу. Даже на одной из своих фотографий путем ретуши попытался сделать себя похожим на известный фотопортрет из первого тома собраний сочинений вождя. И пьеса такая была – «Из искры»... О ставке-зарплате я даже не заикался – мне была положена «вторая-вторая» – шестьсот девяносто рублей. Жить можно.

На об:"март 1951 г "Шутники" Островский А.Н., Рязань. Т.Ю.З.Саша Гольцов - Герасимов Г.П.Моей маме и моей тете к 8 марта 1951 г.Сын и племянник."