Из сгоревшего портфеля (Воспоминания)

Спасибо хоть, сохранилось то, что сохранилось. Будем считать, что обрыв на этом самом месте – правомерная вещь. Судя по всему, армию отцу вспоминать не хотелось: я по устным рассказам ничего об этом периоде не помню, за исключением знаменитого эпизода с потерянной шапкой. Про первый брак свой он тоже редко говорил, хотя дочь Машу всегда любил и поддерживал, и она его тоже. Помню, как он впервые мне сообщил – сидим мы в Москве на балконе «новой квартиры», мне лет пять (или шесть?), и тут папа сообщает: а знаешь, мол, у тебя есть сестра. Я очень сильно удивилась. Потом мы к ним иногда стали ходить в гости, часто общались, когда наши сыновья (папины, стало быть, внуки) были маленькими, да и до сих пор, бывает, встречаемся, хотя уже реже.

Ну, а что дальше было – это уже наша совместная семейная история. Я ее знаю и когда-нибудь, может быть, напишу.

P. S. Такая вот книжка. Можно сказать: многословная, в чем-то наивная, пафосная. Нотам все по-честному, автор никак не притворяется, он таким и был: старомодно-прекраснодушный, увлекающийся, доверчивый, преданный. В упоминавшейся трехтомной тетради «Аннушкин дневник», где родители фиксировали мою детскую жизнь с нуля до школы, мама пишет, что папа уехал в командировку в Таллин на несколько дней и шлет оттуда открытки: сегодня, например, прислал 15, а общим счетом 34. В детстве я с ним очень дружила. В том же дневнике есть такая запись (цитирую по памяти): «– Что такое «здрасте остыли»? (из романса «Белая акация») – Не здрасте, а страсти. – Что такое страсти? – Ну, страсть – это очень сильная любовь. – Вот, например, у нас с папой страсть».

Отчасти я предприняла всю эту вязкую, тяжелую работу, чтобы как-то искупить, задним числом извиниться, помахать после драки белым флагом. Поздно? Не знаю. Мы настолько книжное, бумажное семейство, что сделать эту книжку – какая бы она ни была – серьезный шаг к единению, примирению, едва ли не бессмертию. С этой целью обычные, не бумажные люди ставят на могилах родителей каменные памятники и красят их по весне белой краской. А ведь я даже не знаю, где папина могила. Не поехала на похороны. Папе ведь теперь всё равно, оправдывалась я перед собой. Я вообще не хожу на похороны. Это, наверное, малодушие.

А работенка это адская – сама я никак не решалась за нее сесть. Хорошо, что Виктор взялся. Как будто нарочно, чтобы я осознала размеры его подвига, последняя часть по ошибке пришла невычитанной после «распознания». Машинопись отчасти слепая, тем более ксерокс, много рукописной правки, так что там было чем заняться. Можно было, конечно, написать Виктору и попросить прислать этот кусок исправленным, но я уперлась и «на слабо» сделала сама. По мне, так легче набирать заново, как я сначала и собиралась. Но в этом случае трудно удержаться от редактуры, а какое я имею право редактировать архивный человеческий документ? Так что всё правильно получилось.

Зеленоград, июнь 2015

Фотографии

На об.: "ноябрь 1952г. г. Тамбов" (в центре, в черном берете(?))

В армии. На об.: "Июль 1951 г. Тамбов"

На об.:

"Грусть тоска

И даже гитара

или

Сержант Герасимов "не в себе"

Июль 53 г."

Тогда же

Тогда же (с неуст. л.)

Тогда же (с неуст. л.)

На об.:"

Вот вам современный вид вашего сына и

племянника... Не ахти, ну и не "слишком"

Скорей бы сменить форму!

Ваш Юра. Июль 53 г."

На об.:"

Вот вам современный вид вашего сына и

племянника... Не ахти, ну и не "слишком"

Скорей бы сменить форму!

Ваш Юра. Июль 53 г."

Самодельные "пробы", частично нумерованные, с подписями на оборотах:

"Веселая шутка"

"Хохочет"

"Что-то смешное"

"Оскорбили..."

"Обидели"

"И за что обидели?"

В ролях (Чита, 1954). На оборотах:

"Маме и Тете. 1954 г. Чита"

В ролях (Чита, 1954)

В ролях (Чита, 1954)

"Моей Янушке - Егор. 1954 г. Чита. Облдрамтеатр. Шекспир "Отелло"

Монтано - Герасимов Г.П.". На втором экз. того же фото: "Мамочке и Аничке от одноглазого правителя Кипра Монтано - сына и племянника. 1954 г."

"Перелесник" - Герасимов. "Лесная песня". Маме - сын. 1954 г. апрель