Из сгоревшего портфеля (Воспоминания)

Названа эта главка «Мое поколение». Что оно такое – мое поколение, в литературном смысле? Если откровенно, есть, живут и творят писатели, начавшие свой труд в тридцатые годы, есть прошедшие войну и вступившие в литературу уже после нее, есть поколение Оттепели – поколение пятьдесят шестого, давно пишет и публикуется поколение «сорока-», теперь уже «пятидесятилетних», – по классификации некоторых критиков. Вступают в жизнь молодые, подхлестнутые смердением застоя и начавшейся перестройкой. Я не смею отнести себя ни к одному из них. Я – между. Я – «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Зародилось, зароилось что-то в душе в то время, как выступили первые послевоенные – в концесороковых, воспринималось и откладывалось на бумаге и в памяти – в пятидесятые-шестидесятые. Но воевавшие – старше, а поколение Двадцатого съезда – моложе. А уж теперешние властители дум – и того юнее. Я – между. До тех – не дорос, этих – перерос. Поэт Марк Кабаков, тоже не успевший повоевать, но еще в годы войны надевший погоны курсанта военной мореходки, лет тридцать назад жаловался мне: «Мы поколение, у которого украли романтику». Может, он и прав. Но романтику у меня не украли. Украли – Революцию. Вместе с куском сердца, веры и памяти. Вместе с ненаписанными книгами, недоделанными делами, несыгранными ролями... И свершили это люди, клявшиеся и божившиеся ленинскими лозунгами, на словах готовые в огонь и в воду за дело Октября. Люди, которых я с младых ногтей привык глубоко уважать и которым познал цену, лишь многажды обжегшись на их лжи и неправых деяниях. Всегда для меня высшей аттестацией человека были слова: «Он настоящий коммунист», «Он настоящий интеллигент», – не так много встречал я их на своем пути, но они есть, и до сих пор верю – за ними будущее. А те, что натягивают на себя их маски и политиканствуют под их прикрытием, – да будут прокляты! Во главе со своим духовным отцом и учителем. Sic!

Год сорок первый