Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью

— Ну что, старший лейтенант Нелюбин, не удержал ты наш плацдарм? — послышался в трубке усталый голос комдива.

— Выходит, сплоховал я, товарищ генерал-майор: Готов искупить. — А что ему было еще сказать своему генералу?

— Скольких вывел?

— Шестеро активных штыков и капитан Симонюк из штаба дивизии. Вынесли троих раненых. Никого не бросили, товарищ генерал.

— Симонюк жив? С тобой вышел? — сразу оживился голос командира дивизии.

— Живой и невредимый. С положительной стороны показал себя во время прорыва, участвовал в рукопашной. — И вдруг Кондратия Герасимовича осенило: — Разрешите остаться на правом берегу, товарищ генерал?

— Разрешаю. Там майор Дыбин тебе вакансию подыскал. Я уже поставлен в известность. Вот и принимай роту. После боя разберемся. А Симонюк далеко?

— Да спят они все без памяти. Консервов штрафных поели и завалились прямо в траншее. Приказать поднять?

— Не надо. Пусть отдыхает. У него на плацдарме работы будет много.

А утром, когда старший лейтенант Нелюбин вместе с начальником штаба батальона капитаном Феоктистовым обходил траншею Третьей штрафной роты, в одной из отводных ячеек увидел знакомую личность.

— Семен Моисеич! — радостно окликнул он бывшего младшего политрука.

Тот торопливо одернул гимнастерку, поправил ремень и, приняв «смирно», отчеканил:

— Рядовой первого взвода Третьей роты отдельного штурмового батальона Кац!

Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Но никто из них больше не проронил ни слова. Так и разошлись молча. Каждый в свою сторону: рядовой ОШБ — в свою ячейку, а старший лейтенант Нелюбин дальше по траншее.

Старший лейтенант не чаял здесь, на плацдарме, с винтовкой, на позиции простого рядового бойца встретить младшего политрука, который гнушался окопов, даже когда в них не пахло порохом. И покачал головой: что ж, Семен Моисеич, сам на себя узлов навязал…

— Что, знакомого встретили? — поинтересовался начштаба.

— Политруком раньше в нашей роте был, — признался Нелюбин.

— И что, хороший был политработник?

— Ни плохого, ни хорошего о нем сказать не могу, товарищ капитан, потому как в бою его ни разу не видел.

Начштаба засмеялся:

— А вы, Кондратий Герасимович, человек непростой. Кстати, бывший младший политрук Кац осужден именно за уклонение от боя, а проще говоря, за трусость.

Рота занимала около полутора километров траншеи, отрытой, как видно, наспех, кое-где мелковато, так что по таким участкам пробираться пришлось на четвереньках. После осмотра линии обороны капитан Феоктистов собрал на НП роты взводных и их заместителей и представил нового ротного.

Нелюбин выслушал доклады командиров взводов и поставил первую задачу: углубить ходы сообщения и усилить наблюдение и прослушивание линии обороны противника. Когда командиры взводов ушли, капитан Феоктистов спросил, кивнув на его саперную лопату:

— Кондратий Герасимович, давно хотел спросить: зачем вам саперная лопата?

Нелюбин, заметив в уголках рта усмешку, тем же кружевом и отмерил:

— А, эта-то? Старая привычка, товарищ капитан. Солдатская. Я ведь с сорок первого воюю. С самого начала. Привык.

— Вам в бой в цепи не ходить. У нас в батальоне не принято, чтобы ротные командиры носили шанцевый инструмент подобного рода.

— Ничего-ничего, товарищ капитан, солдатская лопатка офицерский ремень не шибко оттягивает. Своя ноша, как говорят…

— Ну зачем она вам?

— В офицерском штурмовом батальоне, говорят, пайки большие, так я ею буду кашу есть. — И Нелюбин похлопал ладонью по брезентовому чехлу.

— О, и не просты ж вы, товарищ старший лейтенант!

Они рассмеялись.

Когда начштаба ушел, Нелюбин в сопровождении связных, назначенных ему от каждого взвода, снова пошел по траншее. На этот раз решил навестить пулеметные расчеты и бронебойщиков.