Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

Напряжение растёт, бесконечные звонки из штаба и шум у КПП… Понятно, что через КПП группе на базу отряда входить нельзя — последствия мало предсказуемые. Но у нас, конечно, были подготовлены разные варианты. В результате группа вошла на базу незамеченной.

Врач осмотрел егеря и говорит: «Состояние удовлетворительное, жить будет». Я оставил доктора заниматься с раненым, а сам пошёл к тем, кто собрался у КПП. Обстановка там накалилась уже до предела. До стрельбы дело ещё не дошло, но по всему было видно, что так долго продолжаться не может.

Я объяснил приехавшим, что егерь у нас. Живой, но ранен. Он направил оружие на группу, поэтому и был открыт огонь. Мне не верят, естественно! Тогда говорю: «Пойдём и сами его спросим!». Взял с собой пару человек из приехавших, мы пошли к доктору. Входим в палатку — егерь чин-чинарём лежит на кровати перевязанный, умытый, под капельницей. Чеченцы вроде успокоились — действительно живой. Стали его по-чеченски о чём-то спрашивать. Я им: «Говорите по-русски, чтобы мы тоже слышали». Они спрашивают егеря: «Есть у тебя претензии, как с тобой обращались?». Тот отвечает: «Есть одна претензия». — «Какая?..». — «Меня, когда надо было с горки спускаться, просто клали поперёк, и я скатывался!». Именно в этот момент я окончательно осознал, что принял правильное решение.

Хроника выполнения невыполнимой задачи

Рассказывает полковник армейской авиации Владимир Николаевич Бабушкин:

— Для меня Вторая чеченская кампания началась 27 сентября 1999 года. Бои в Дагестане, где я тогда оказался, шли уже на спад. Но всем было ясно, что идёт подготовка операции по блокированию территории Чечни и штурму Грозного.

В начале этой командировки я летал и на МИ-8, и на МИ-24, но затем — только на МИ-8. Так вышло, что при комплектовании нашей 85-й эскадрильи была совершена ошибка. Количество экипажей у нас точно совпадало с количеством вертолётов. А если по уму — количество лётчиков должно было быть больше, чем количество машин. Ведь люди болели, да и хозяйственные какие-то дела требовали перерыва в полётах. Но если, при необходимости, командирами экипажей летало командование эскадрильей, то лётчиков-штурманов было ровно по количеству машин. И они без продыха целых полгода летали каждый день. Это очень большая нагрузка, не каждый человек её выдержит.

А нашей 85-й эскадрилье пришлось пробыть в Чечне не три месяца, как другие, а именно полгода. Правда, каждому из нас предлагали отпуск на двадцать суток. Но я, например, как представил себе, что поеду домой, как потом буду возвращаться… И вообще не поехал.

Поначалу побаивались все. Ведь для многих это была первая кампания. Лично я вообще не имел никакого боевого опыта. Но прямых отказов лететь у нас не было. Хотя, конечно, иногда я и сам видел, когда в данный момент конкретный человек психологически лететь не готов. В таком состоянии и не надо лётчику лететь, а надо ему дать какую-то паузу, чтобы он в себя пришёл. Это и была одна из главных задач командования эскадрильи — правильно распределить и настроить людей.

Первое сильное противодействие с земли произошло в октябре 1999 года. Тогда на МИ-24 полетел командир эскадрильи полковник Виктор Евгеньевич Богунов, а я должен был лететь у него оператором (оператор управляет вооружением вертолёта. — Ред.). У нас с ним была негласная договорённость: если он летает, то я сижу на КП (командный пункт. — Ред.), и наоборот. А тут подходит ко мне лейтенант Васютин, который приехал за день до этого, и говорит: «Мне бы в столовую сходить». Я его и отпустил. Только он ушёл — команда на вылет! Комэск: «Где Васютин?». Я: «Отпустил его поесть». Он: «Тогда с тобой вдвоём полетим».

Я сел в операторскую кабину, карту взял, начал курс прикидывать, уже включил оборудование и вдруг вижу: Васютин бежит. Говорю: «Евгеньич, вон Васютин». Он: «Ты тогда вылезай, полечу с ним». Они и полетели.

Но плюс к плохой погоде было сильнейшее противодействие с земли!.. Все вертолёты вернулись на аэродром с дырками. Когда они сели, Васютин блистер открыл и так и не выходил из вертолёта очень долго. Сидел и просто молчал. Потом я себя корил: ну нельзя было его так сразу бросать в пекло. Но предугадать, что он в первом же полёте попадёт в такую заваруху, было невозможно.

В том же октябре мы с Мишей Синицыным корректировали огонь артиллерии. Летаем на высоте около тысячи метров, а артиллерийский наводчик в бинокль смотрит на мост через Терек у станицы Червлёная и своим по радиостанции передаёт: «Правее, левее…». И тут я вижу, что вокруг нас какие-то маленькие облачка появляются, как в фильме «Небесный тихоход». И только потом я сообразил, что это по нам зенитная установка от моста работает, но снаряды не долетают и самоликвидируются. Стало немного жутковато. Но со временем я и к этому привык.