Из собрания детективов «Радуги». Том 2

Я с грустью думал, что взрослые, возможно, и друг друга-то плохо понимают, и невольно сравнивал своего отца с отцом Луиджи. Тот, если встретит кого-то, непременно потом подробнейшим образом доложит и объяснит все жене и детям. В доме у Луиджи не могло быть и речи о взаимной враждебности или скрытности, потому что у всех у них что на уме, то и на языке: они даже невинные маленькие секреты друг от друга по большей части не способны хранить. Я всем своим существом чувствовал, что у отца и Агнес есть от меня тайна, притом отнюдь не невинная. Возможно, я и раньше что-то такое подозревал, только не сознавал этого. Маленький человечек был итальянец, но, похоже, дело тут было не только во мне и в моем здоровье. Точнее сказать, у меня было ощущение, что в этом случае отец руководствовался чем-то иным, а не обычной заботой обо мне.

Я мог бы отмахнуться от этого эпизода и постараться забыть его, убедив себя, что все это мне почудилось, если б не был уверен, что Агнес напугало появление этого человека. И если б они оба вели себя после этого так же, как прежде. Но что они оба переменились, мне не почудилось. И потом, этот неожиданный отъезд… Как бегство.

XII

— Ты все понял шиворот-навыворот.

Вздрогнув, я очнулся от раздумий и увидел, что терраска заполнена народом. За соседним столиком расположились молодые люди — три девушки и три парня моего возраста. Компания была шумная, неряшливо одетая, девушки с растрепанными волосами, в каких-то немыслимых шортах. Они болтали на плохом французском. Ничуть не привлекательная группа, и тем не менее мне вдруг страшно захотелось быть с ними, быть обыкновенным и молодым, немножко глупым и веселым, как они.

Рядом с ними я вдруг почувствовал себя глубоким старцем. Сидит такой вот старый хрыч и ломает себе голову, вместо того чтобы развлекаться.

Ту фразу выкрикнул толстяк. Ее встретили громогласным хохотом. Похоже, они его дразнили. Но на меня его слова произвели глубочайшее впечатление. Такой прекрасный ответ на все мучившие меня вопросы, на все ужасные предположения, которые я так долго глушил в себе. Предположения, которые я даже мысленно не решался сформулировать.

Все понято шиворот-навыворот.

Может, я действительно все воспринимал превратно, поэтому совершенно безобидные мелочи вызвали у меня этот кошмар, из которого я потом пытался делать выводы. Во мне вспыхнула дикая надежда. Конечно, именно так все и было! У меня слишком богатая фантазия! Вероятно, и я в самом деле чересчур впечатлителен. До сих пор! Слова, услышанные в тот день в Париже, не прошли для меня даром, и в этом кроется причина моего недоверия к родителям. Смешно! Столько неприятностей из-за глупых выдумок, основанных почти на пустом месте. Встреча, которая моему отцу была не совсем приятна. Ладно, а дальше что? Испуг Агнес? Может быть, просто досада, оттого что отец попал в затруднительное положение и его хорошее настроение было испорчено. Только и всего. Да еще этот фильм. Вернее, рассказ про фильм. В конце-то концов все сводится к этому?

Я расплатился, встал и поплелся к гостинице, изо всех сил стараясь поддержать искорку надежды в своей душе… Самое лучшее было бы больше не думать вовсе, но это невозможно. От одного воспоминания я не мог отделаться — от разговора с Луиджи насчет того фильма.

Это было спустя два месяца. К тому времени я постарался эпизод в Авиньоне забыть, во всяком случае выбросить из головы. Возможно, мне постепенно удалось бы уверить себя, что это происшествие не имело никакого значения. Обычная родительская забота о моем благополучии.

Тут-то Луиджи и рассказал мне про фильм. Назывался он «Шантаж».

Я живо помню, как возбужденно Луиджи пересказывал мне содержание. В такие минуты он здорово смахивал на первоклашку. В чем-то он такой и есть, несмотря на раннее развитие и все его любовные приключения. Эта детскость есть у них у всех — у Луиджи, его родителей, его сестер. Может, именно поэтому я так их любил и сам чувствовал себя у них моложе и веселее, чем когда был дома.

В голове у меня звучит голос Луиджи: