Из списков части исключён

Быстренько переодевшись, я пошел искать своих братьев по оружию, вернее, по службе. Те, кто не служил в армии, думают, что служат все. И это правильно. Но в армии еще существуют и служба ракетно-артиллерийского вооружения, и автомобильная служба, и службы тыла, и некоторые другие. И каждая из них обеспечивает свою часть своим специфическим только для этой службы имуществом. При передислокации, то есть при переезде на новое место, это имущество и надо перевозить, то есть сначала загрузить, перевезти, сгрузить и уложить, не попортив и не потеряв. В развернутых частях, то есть там, где служит много солдат, это сделать проще. Но в специфических частях с этим тяжелее. Не прошло и полчаса, как в этом строго регламентированном хаосе я повстречал всех своих однополчан и раздал всю корреспонденцию. Так что совесть моя была чиста, и уже начался отсчет дней, вернее суток, моей командировки. Солдат спит – служба идет. Это, конечно, в идеале. А вы видели что-то или кого-то идеального? Вот так и у меня. Моя помощь, естественно, оказалась весьма кстати. Закончив загрузку часа в три ночи, мы еще помогли своим друзьям и около четырех утра улеглись спать. Ночью ушла основная колонна, а днем по одной машине, чтобы не привлекать внимания, разъедимся и мы. Нам надо было выезжать в девять тридцать, так что время выспаться было. Мне снился сон, будто я в очень глубокой шахте и под моим ухом работал отбойный молоток. Он дико меня раздражал. Настолько, что я уже начал просыпаться. И вот тут, еще во сне, до меня дошло, что это выстрелы. И не просто выстрелы, а автоматные очереди, причем беспрерывным боем нормального общевойскового боя. Сон моментально пропал. Я вскочил с кровати. Светло. Стенки палатки, как минимум в трех местах прошиты автоматными очередями. Меня спасло то, что я спал на матрасе, брошенном на землю. Все кровати были загружены на транспорт. Совсем рядом стрельба и гранатные взрывы. Чтобы не нарваться на пулю – дуру или на штык-молодец, как учил Суворов, сначала выглянул из тамбура палатки. На поляне за деревьями лежали наши офицеры и стреляли куда-то в джунгли. Солдат, кроме нескольких водителей, не было. Да и офицеров оставалось, кот наплакал. Все уехали ночью. Мне вспомнился рассказ нашего школьного военрука, как он юнцом попал на фронт. У них на все отделение бойцов была только одна винтовка, и во время атаки они все старались бежать рядом с этой винтовкой. Когда убивали хозяина винтовки, они наперегонки старались ее схватить. Вот они и гибли сотнями. И все благодаря ироду Сталину. Я умышленно написал его с маленькой буквы. Да будет он проклят во веки веков. Аминь. Наконец я увидел раненого в плечо офицера. Скорее всего, у него была перебита кость, так как рука была неестественно выгнута, и он сам ворочался на земле от боли. Я бросился к нему. В его глазах я прочитал мольбу о помощи. Но чем я мог ему помочь! Вопрос, естественно, был риторический, но ему от этого не легче.

– Как с рукой?

– Кость перебита. При каждом повороте чувствую, как внутри хрустит. Уже терпеть не могу.

– А ты и не терпи. – Я снял с себя ремень, продел его подмышку здоровой руки офицера и притянул перебитую руку к его телу.– Так меньше мотыляться будет.

Он кивнул в знак согласия.

– Давай автомат, а сам беги вон туда к хлебовозке. Она должна была уезжать последней и перед отъездом доложить, что все убыли. С рацией справишься одной рукой. Да и машину заведешь тоже. Беги. Я прикрою.