Из списков части исключён

– Сейчас вырвет горло, падла.– Успел подумать я. Его глаза пылали гневом, голос звенел от злобы и при этом он слишком много говорил. Даже очень. Он, наверное, сидя в тюрьмах, мало смотрел боевики. Иначе бы он знал, что когда побеждаешь, и, уверенный в своей победе, начинаешь напоследок что-то говорить или рассказывать своей жертве, то, как правило, эта жертва наносит подленький, но, зачастую, смертельный удар. Так и я. Нет, не зря я общался с боевыми пловцами, так как наученный ими я сделал себе потайной карманчик-чехольчик, где я держал свою заначку – сюрприз для врага, если такой объявится. Задыхаясь от боли и недостатка кислорода, я достал свой нож для метания и рубанул им по основанию кисти зэка. Брызнула темная венозная кровь, и хватка ослабела. Удар и нож в солнечном сплетении. Я упал рядом с поверженным врагом. Дышать было очень трудно – болело горло. Огромные “барабаны“ били в ушах и в висках. Через некоторое время уши “отпустило“ и попытался прислушаться к звукам боя. Грохот выстрелов стоял по-прежнему, но… но я увидел “черных призраков“– родных вьетнамских солдат в черной форме и камуфлированных касках со звездой. Из родных русских калашниковых они “поливали“ джунгли, и их было много. Чуть ли не батальон. Откуда они здесь взялись, как их сюда так быстро перебросили, я не знал. Главное – они успели вовремя. Хотя бы для меня. Но тут бестолковая ящерица гекко забралась мне на голову и своим хвостом заслонила весь обзор. Я слышал, как “рыдают“ в джунглях эти ящерицы, но терпеть ее крики у себя над ухом, причем не просто над ухом, а стоя лапами на этом самом ухе, было не очень приятно. Я мотал головой, что-то там мычал. Ноль. Ноль эмоций с ее стороны. По крайней мере, по отношению ко мне. Прокричав минут тридцать или сорок, ну, может, две или три, она все-таки соскользнула вниз и исчезла в траве. В небо взлетела красная ракета, и через пару минут в небе показались американские Ю-21Б, турбореактивные вертолеты, известные по прозвищу Хьюи. Где-то заработали сразу два крупнокалиберных ХМГ. Зажигательные пули пятидесятого калибра с воем понеслись в сторону вертолетов. У самого первого вертолета дюралевые стенки буквально сразу же были пронизаны насквозь. Он задымил и с креном влево ушел вниз. Вскоре раздался взрыв, и поднялся столб черного дыма. Остальные вертолеты, как стая испуганных птиц, бросились врассыпную. Бой длился еще минут десять. Потом все затихло. Через некоторое время появилась похоронная команда. Они грузили тела на носилки и куда-то уносили. Наконец-то очередь дошла и до меня. Я усиленно замычал и задергал головой. Слава Богу, что меня признали раненым, а то ведь как бывает: доктор сказал в морг, значит, в морг. А у военных с этим еще жестче – дисциплина. Раненых оказалось очень мало, а среди наших братьев-славян, так вообще только пятеро. Остальные, как говорили в Великую Отечественную, пали смертью храбрых. Ну что же мне так не везет. То ковровое бомбометание, то нападение диверсантов. И везде гибнут друзья, гибнут наши. Кто на что учился – вот, наверное, единственный ответ и, поэтому, мы так часто любим это повторять. На двух грузовиках нас доставили до какой-то вьетнамской деревушки. Здесь, оказывается, и такая была. Меня осматривал вьетнамец-дед. Он же, как мне потом сказали, один из самых знаменитых на весь Вьетнам мастер Вьет-Во Дао, очень древнего стиля боя, а по совместительству,– лекарь. Благодаря нему я стал ходить. Благодаря нему во мне открылось что-то, о чем я раньше и не подозревал. Жаль, что я пролечился там так мало, и меня перевезли в медсанбат. Вот так и там, в той вьетнамской деревне, я любил сесть у дерева, опереться на него и сидеть с закрытыми глазами, наслаждаясь тем, что мне дал Бог – жизнью.

“Спать не зря охоч я очень,

Сонный бред люблю я с юности,

Разум наш под сенью ночи

Отдыхает от разумности”

Непонятно почему, хотя… Мне вспомнились стихи Игоря Губермана. Я не знаю, кто или что ему шепчет такие стихи, но они очень близки мне по уху. В них иногда я нахожу объяснение произошедшего, но чаще они меня успокаивают. Конечно, хорошо сидеть под березкой или под дубком, но домой идти надо. К моей радости, да и здоровью тоже, ни по дороге домой, ни дома, ни даже всю ближайшую неделю ничего не случилось. Примерно через неделю утречком я зашел в ванную комнату побриться перед работой. Все-таки хоть я и в запасе, но офицер. А офицеры, еще с царских времен, придерживались правила, что офицер должен быть всегда чисто выбрит и слегка пьян. Но пить я не люблю, тем более там, где я сейчас работаю, появляться, слегка выпивши некорректно. Я, глядя в собственное отражение в зеркале, сдирал с себя вчерашнюю щетину. Не прошло и месяца, как я бреюсь этим одноразовым станком, а он уже начал тупиться. И прыщик, к тому же, на щеке выскочил. Плевать он хотел на то, что я каждый день умываюсь и деру свою кожу бритвой. И настроение что-то паршивое.

– Ну, что ты на меня уставился! – мрачно спросил я свое отражение. Но тут произошло то, чего я совсем не ожидал. Я услышал голос.