Из свитков Клио

Однажды Энцо, который томился в неволе уже второй десяток лет, заметил из окна своей темницы симпатичную девушку. Юная стройная крестьянка с волосами цвета спелой пшеницы спешила на рынок, сжимая в руке корзинку. От её летящей походки у Энцо перехватило дыхание.

На следующий день, когда узника навестил Пьетро Азинелли, знатный болонец, прекрасная незнакомка вновь показалась на улице.

– Друг Пьетро! Спасай моё сердце, пронзённое стрелой Амура! Разузнай, кто эта крестьянка!

Лючия Виадагола, услышав, кто проявил к ней интерес, сразу же затрепетала от волнения. Король Энцо! Пусть даже заключённый в темницу, он всё равно оставался королём, сыном самого императора! Ну как бы она не проявила к нему снисходительности! Да на её месте почти любая знатная дама сделала бы то же самое! Даже побледневший и погрузневший после долгого заключения Энцо оставался кумиром местных жительниц.

По иронии судьбы потомки императорского бастарда и простой крестьянки через сто с лишним лет стали властителями Болоньи и правили городом с небольшими перерывами на протяжении всего XV века.

***

На верхушке огромной каменной башни, поднимающейся над всей Болоньей, стояли два человека. Они хмуро смотрели на запад, туда, где виднелась деревянная колокольня над палаццо дель Подеста.

– Как думаешь, Пьетро? У нас получится?

– План верный, Рааверио. Я всё продумал до мелочей. Бочки из-под вина забирают из нового дворца по понедельникам. Королю нужно будет ночью забраться в бочку и прикрыться дерюгой. Утром носильщики отволокут всю пустую тару на склад. Оттуда мой человек отведёт Энцо к воротам Сан-Феличе, где его будут дожидаться свежие лошади и двое верховых.

– А если что-то пойдёт не так?

– Ну что тебе на это сказать, Рааверио? Остаётся только уповать на милость Господа нашего! – и Пьетро Азинелли истово перекрестился в сторону базилики Сан-Петронио. Рааверио де Гонфалоньеро кинул взгляд в том же направлении, но осенять себя крёстным знамением не стал.

– Мне привезли бочонок красного из Монтепульчано. Пропустим по стаканчику за успех предприятия?

И два благородных болонца начали спускаться по лестнице, идущей по периметру каменных стен гигантской башни, принадлежавшей роду Азинелли уже полтора века.

***

Джованна Мальвецци проснулась рано утром и сразу принялась за дело. Нужно было приготовить еду на всё многочисленное семейство. Когда в доме напротив лязгнули ворота, а потом что-то громыхнуло, Джованна сразу догадалась, что это из нового дворца выносят бочки из-под вина. Но на всякий случай женщина выглянула в распахнутое окно.

Да, действительно, два больших дубовых бочонка стояли за оградой дворца. Но одна деталь привлекла внимание Джованны и помешала ей вернуться к хлопотам по кухне. Из-под дерюги, прикрывавшей левую бочку, выглядывала копна длинных огненно-рыжих волос. Присмотревшись, женщина заорала так, как обычно кричала на рынке, если кто-то пытался вырвать у неё из рук корзинку:

– Караул! На помощь! Там, в бочке… Это король Энцо!

Действительно, у кого ещё в Болонье могли быть такие приметные волосы?

Захлопали окна в домах по соседству, на шум выглянул стражник из нового дворца. Мгновение – и возле бочки уже собралась толпа. Люди тыкали пальцами в рыжие локоны. Наконец, подошедшие к бочке сержант и три ратника подняли дерюгу. И весь народ засмеялся, увидев короля Энцо, согнувшегося в неудобной позе.

– Вставайте, Ваше величество! Извольте проследовать в ваши покои! – отчеканил сержант.

Энцо поднялся. В его голубых глазах на мгновение промелькнула смертельная тоска, но затем высокородный узник принял горделивый вид и самостоятельно выбрался из бочки.

***

После неудачного побега охрану короля Энцо удвоили, а условия содержания ужесточили. Даже златовласую Лючию стали пускать в новый дворец лишь по праздникам. Однажды, войдя в помещение, где содержался узник, женщина заметила, что Энцо водит пером по пергаменту.

– Ваше величество сочиняет стихи?

– Сонет. Хочешь послушать?

– Конечно!

Энцо положил пергамент на стол и подошёл к окну. Затем обернулся к Лючии и начал вдохновенно декламировать по памяти, шагая по своей темнице:

Есть время пасть и ввысь подняться снова,

И время разговора и немоты,

И время слушать тех, чье мудро слово,

И время накопленья и заботы;

Есть время мстить обидчику сурово,

И время смелым быть, коль видишь зло ты,

И время уступить нападкам злого,

И время скрыть, коль ты увидел что-то.

Поэтому, считать я мудрым буду

Того, кто умно действует и чинно,

Со временем всегда в согласье прочном,

Чье обхождение по нраву люду,

И никогда не сыщется причина,

Чтоб действие его сочли порочным.³

Затем Энцо остановился и посмотрел на Лючию:

– Тебе понравилось?

– Да! Вы ещё никогда мне не читали сонеты! – потом она задумалась и тихо спросила:

– А вы считаете меня порочной?

– Глупая! Я тебя люблю! Ты – моя последняя отрада в этой жизни. Ты и мои стихи – вот две вещи, которые остались мне милостью божьей. И когда я предстану перед Спасителем, мне не о чем будет жалеть. Я всегда поступал так, как велели мне честь и долг перед отцом.

Энцо помолчал немного, а потом продолжил: