Из свитков Клио

– Но так хотелось бы хоть раз ещё поохотиться с соколом или с кречетом. Кстати, Лючия, раздобудь мне пергамента в палаццо дель Подеста. Скажи им, что я хочу восстановить по памяти отцовский трактат об искусстве охоты с птицами. Это будет хорошим приобретением для городского скриптория.

– Неужели соколиная охота была так важна для вашего батюшки-императора?

– Да. Он был самым лучшим знатоком ловчих птиц во всём христианском мире. Он увлекался охотой с детства, а потом, когда мой отец освободил от неверных Град Господень, он призвал к себе сарацин-сокольничих, и от них узнал многие басурманские секреты. А потом он написал трактат об этом благородном искусстве. Его книга – это кладезь охотничьей мудрости, дань его благорождной страсти. Знаешь ли ты, Лючия, что из-за этой страсти мой отец был разбит под Пармой?

– Нет, ваше величество. Вы никогда мне об этом не рассказывали.

– Мы стояли под изменнической Пармой, предавшей империю. Отец повелел построить укреплённый лагерь для наших войск и обложить изменников со всех сторон. Мы осаждали Парму восемь месяцев, и победа наша была близка. Но подлые гвельфы пронюхали, что император собирается на охоту, и в тот день, когда мы с батюшкой отправились в долину Таро испытать наших птиц, пармцы, сделали вылазку. Одновременно с ними на лагерь наш напали и папские войска. И пока мы занимались соколиной охотой, наши враги уничтожили лагерь, взяли множество пленных, захватили казну и даже имперскую корону! После этого нам ничего не оставалось, как отступить.

***

В начале 1272 года самый важный узник Болоньи тяжело заболел. Его мучили слабость и лихорадка. Ни один городской врач не смог помочь Энцо. Подеста даже вызвал из Сиены известного эскулапа Елисея, имевшего диплом Салернской врачебной школы. Но и дипломированный лекарь не помог королю, лишь напрасно заплатили Елисею из городской казны сто серебряных лир.

14 марта Энцо умер на руках Лючии, проведя в плену почти двадцать три года. Городской совет Болоньи проявил невиданную доселе щедрость: узника похоронили в базилике Сан-Доменико с королевскими почестями: забальзамированное тело облачили в пурпур, мёртвое чело увенчали золотой диадемой, а в руки вложили меч и скипетр. Еретик, дважды отлучённый римскими папами от церкви, нашёл своё последнее пристанище там же, где за полвека до того упокоился святой, основатель доминиканского ордена, Доминго де Гусман Гарсес.

Ведро

Лицо кондотьера Корельи не обещало лёгкого разговора кавалеристам, вернувшимся в лагерь. Взглянув на солдат, как на грязь под ногами, старый вояка гаркнул своим каркающим сорванным голосом:

– Какой у вас был приказ?

– Преследовать гвельфов от Дзапполино до самых стен Болоньи. Попытаться ворваться в городские ворота на плечах отступающих и удерживать башню до подхода подкреплений.

– И что?

– Не получилось. Болонцы успели запереть ворота.

– А это что такое?

– Ведро.

– Какое ещё ведро?

– Болонское.

– Я приказывал привезти болонское ведро?

– Нет.

– Ну так какого дьявола вы его сюда приволокли?

– Так получилось.

– Как получилось? – заорал Корельи. Лука вжал голову в плечи и попытался сделаться незаметным, но с его ростом в три локтя и одну пядь это получалось не слишком хорошо.

– Ми наступать, болонцы трусливо драпать. Ми взять в плен капитан Сакколо. Но кони нужно пить. Ми стать у южный ворота поить кони из колодец. Болонцы нас увидеть и напасть. Ми уехать быстро, а ведро из колодца остаться у нас, – попытался вступиться за однополчанина Конрад Дитинген, тощий баварец. Выслушав этот незамысловатый рассказ, кондотьер разозлился ещё больше. Его иссохшее лицо покраснело, а выцветшие глаза выпучились, как у рака, брошенного в кипяток.

– Идиоты! Что я теперь скажу Ринальдо?

На шум подошёл сам Ринальдо Бонакольси, избранный народом сеньор Модены и командир моденского ополчения. Он посмотрел на беснующегося Корельи, съёжившегося Луку, невозмутимого Конрада, а также на толстяка Браччо, державшего в могучих руках нелепое деревянное ведро из колодца возле южных ворот Болоньи. А затем Бонакольси рассмеялся. Этот маленький человек хохотал так громко и заразительно, что вскоре к нему присоединились все командиры армии, одержавшей позавчера блистательную победу под Дзапполино. Успокоившись, мантуанец примирительно произнёс:

– У нас всё равно не хватило бы сил, чтобы взять Болонью. Мы превосходим их только в кавалерии, да и то, незначительно. А пехотинцев они могут выставить в шесть раз больше, чем удалось набрать нам даже со всеми союзниками. Так что будем считать, что приказа взять Болонью не было. А эти отважные воины сумели пробраться в стан врага и выкрали ведро. Корельи! Выдайте героям по серебряному флорину. Это не просто ведро – это символ того, что Модена, наконец, после стольких лет бесчестья берёт верх над своим исконным соперником. Это ведро – месть за короля Энцо, месть за Баццано и Савиньяно. Послезавтра мы устроим триумфальный вход в Модену и ваш трофей займёт особое место в этом действии!

***