Из тьмы

Командир полка издал раздраженный звук. “Чем больше мы захватим сейчас, тем лучше для нас будет. На данный момент мы все еще официально друзья с Куусамо. Но как долго это продлится? Остается только гадать. Поэтому мы хватаемся обеими руками, пока захват хорош ”.

“Имеет смысл”, - сказал Леудаст. “И дьендьосцы распадались на части против нас еще до того, как это произошло. Теперь, когда это произошло, они должны превратиться в кашу”.

“Я надеюсь, что они это сделают”, - сказал Дагарик. “Другой шанс заключается в том, что с этого момента они могут решить заставить нас платить столько, сколько смогут, потому что все потеряно. Я надеюсь, что они не попытаются этого сделать, но мы должны быть начеку. Я хочу, чтобы вы сообщили своим людям, что это может произойти. Не говорите им о Дьерваре, пока. У меня нет никаких указаний о том, как мы должны представить это им ”.

Леудаст чувствовал себя глупо, предупреждая своих солдат, что Гонги могут прийти в отчаяние, не сказав им почему. Однако никто не задавал вопросов; любопытство не поощрялось в армии ункерлантера. Он действительно сказал: “Мы будем знать лучше, когда увидим, как идут дела утром”.

Лежа там, завернутый в одеяло, слушая, как не так далеко лопаются яйца - но почти все они летят на запад, падая среди жителей Дьендьоси, - он понял, что это может быть не так. Дагарик приказал ему скрыть новости о разрушении Дьервара от своих людей. Стали бы офицеры с другой стороны также скрывать это от косматых солдат, которых они вели? Он бы не удивился.

“Вперед!” - крикнул он, когда забрезжил первый свет. Люди пошли вперед. Гонги продолжали дробиться. На самом деле их распад был настолько быстрым и основательным, что Леудаст не мог сказать, знали ли они, что какое-то ужасное колдовство захватило их столицу. Ункерлант громил их армии до того, как пришли новости, и продолжал громить их сейчас.

Три дня спустя полк Дагарика был уже далеко у подножия гор Эльсунг. Посмотрев на восток, в том направлении, откуда он пришел, Леудаст не увидел ничего, кроме темно-зеленого моря, моря, которое простиралось до горизонта и далеко за его пределами. Впереди возвышались горные вершины. Даже летом они оставались окутанными снегом и туманом. Он не горел желанием подниматься в них выше. Он сделал это однажды, много лет назад, и обнаружил, что война в горах - более тяжелая работа за меньшее вознаграждение, чем любая другая, которую он встречал с тех пор.

Впрочем, ничего не поделаешь, подумал он и снова приказал людям идти вперед. Но затем, когда солнце садилось впереди, из-за покрытого лишайником валуна вышел дьендьосец с белым флагом. Он подождал, пока его узнают, кем он был, затем крикнул на ункерлантском с музыкальным акцентом: “Все кончено. Ты и слантейз победили нас. Мы больше не можем сражаться. Мы признаем это и сдаемся”.

“Силами свыше”, - прошептал Леудаст. “Я пережил это”. Эти четыре слова, казалось, сказали все, что нужно было сказать.

Краста перевела взгляд с богато украшенного пергамента на вальмиранского чиновника, который передал его ей. “Что это ?” - спросила она с отвращением; эти печати и штампы мало что для нее значили.

“Это то, что здесь написано, миледи”, - ответил лакей. “Оно призывает вас послезавтра предстать перед судом его Величества для дачи показаний относительно ваших отношений во время оккупации с неким обвиняемым альгарвейцем, а именно неким капитаном Лурканио”.

“С какой стати мне хотеть это делать?” Спросила Краста. Она не хотела этого делать; она не могла придумать ничего, что хотела бы делать меньше.

Но чиновник сказал: “По законам королевства, ваши желания здесь неуместны и несущественны. Получив эту повестку, вы обязаны явиться. Невыполнение этого требования приведет - не может, миледи, но, несомненно, приведет - к тому, что вы будете оштрафованы, или заключены в тюрьму, или и то, и другое. Хорошего дня.”

Он повернулся и зашагал по дорожке, прочь от особняка Красты. Она начала выкрикивать непристойности ему вслед, но вместо этого закончила шепотом. Она все еще надеялась на что-то вроде прощения от короля Гайнибу. Оскорбление одного из его слуг не помогло бы ей получить его.

Она впилась взглядом в повестку. Ей захотелось разорвать ее на куски. Как будто она знала, чего она хочет, и насмехалась над ней, вырвалась пара предложений на юридическом. Этот документ должен быть представлен при вашей явке в суд, прочитала она. На нем будет проставлен штамп, подтверждающий указанную явку. Шепча проклятия в адрес человека, который принес повестку, она больше сосредоточилась на самом документе.

Впрочем, ничего не поделаешь. Она надела самый скромный наряд, который смогла найти - брюки были такими мешковатыми, что вполне могли бы сойти за длинную тунику в фортвежском стиле (по крайней мере, так она себе представляла). И снова ее парик представлял собой кондитерское изделие из уложенных светлых локонов: он кричал миру о ее каунианстве. Волосы под ними, которые все еще росли, кричали о чем-то совершенно другом, но она отказывалась обращать на это какое-либо внимание.