Из тьмы

От этой чести пришлось отказаться. Ванзаров ждал неприятного вопроса о психологике, о которой наверняка был осведомлен Гурович. Вместо этого хозяин кабинета подошел к окну, выходящему во двор, отодвинул занавеску и быстро глянул наружу.

– Как думаете искать убийцу?

– Для этого мне надо знать, что заставило вас опечатать сейф, – ответил Ванзаров.

– Вы не боитесь прямых вопросов, – сказал Гурович, возвращаясь к гостю. – Что ж, обстоятельства требуют посвятить вас в некоторые детали… Князь Вачнадзе был одной из самых ярких фигур среди наших добровольцев в бурской войне. Его авторитет и уважение товарищей были непререкаемы. Такой человек мог стать во главе чего угодно, если бы захотел…

– Вы имеете в виду мятеж?

– Что-то вроде этого… К счастью, князь был предан царю и монархии. Поэтому говорить о таких вещах было бы абсурдом.

– Но кто-то думал иначе, – поторопился Ванзаров и пожалел, что не уследил за языком. Гурович уставился на него пристально.

– Мне кажется, что вы знаете несколько больше, чем пытаетесь убедить меня, – наконец сказал он, когда взгляд не смог разжечь Ванзарова и даже дымка от него не пошло.

– Я сделал логичный вывод из ваших слов и самой ситуации. Если убит знаменитый доброволец, значит, кто-то сильно недолюбливает героев бурской войны. Насколько я понимаю, личных мотивов для убийства тут нет и быть не может…

Гурович обдумал его слова. Он не нашел в этом чистом и открытом лице даже тени хитрости, разве только небольшую тень от усов. Но она была не в счет.

– Родион Георгиевич, мне надо найти убийцу во что бы то ни стало, – сказал он, возвращаясь за стол и чиркая ручкой по клочку бумаги. – Вы видели вчера у театра Корша, что творится. Народ – как пороховая бочка, только свечку поднеси. А с князем… тут завязано слишком много интересов, о которых лучше не знать. Просто найдите убийцу. А если вдруг каким-то чудом разыщете лиц, стоящих за этим, я сделаю вам столь лестное предложение, от которого даже вы не сможете отказаться… – И Гурович протянул листок.

В левом верхнем углу чернел вензель градоначальства Санкт-Петербурга. Рядом с ним заглавными буквами стояло: «ПРИКАЗ». Машинописный текст под заголовком сообщал, что чиновник выполняет задание особой важности. Требуется исполнять его распоряжения. В пустой строчке свежими чернилами была вписана фамилия «Ванзаров Р.Г.». Приказ был за личной подписью градоначальника, генерал-лейтенанта Клейгельса Николая Васильевича. Документ открывал в столице любую дверь. Как ключ-отмычка.

Ванзаров не спешил принять такую честь. Неограниченная власть – как горячий пирожок: съесть хочется, но горло обжигает. Слишком многим пришлось бы заплатить за такие широкие возможности.

– Это излишне. Полномочий сыскной полиции вполне достаточно, чтобы найти убийцу, – заметил Ванзаров.

– Необходимо раскрыть это убийство в кратчайший срок. Без проволочек и согласований. Для того и даю эту бумажку вам. Как крайнее средство. Все просто и логично, – настаивал Гурович.

Не нашлось аргументов, чтобы ему отказать. Пересилив себя, Ванзаров принял опасный листок.

– Только для вашего сведения: я вызвал из Москвы летучий отряд Меншикова. Можете на него рассчитывать, если потребуются подкрепление и грубая сила.

– Надеюсь, грубая сила не понадобится, – ответил Ванзаров.

– Почему?

– Логика и психология куда страшнее.

Эта мысль настолько понравилась Гуровичу, что он обещал записать ее для себя. Поглядев на часы, он напомнил Ванзарову, что ждет любых известий. Чем скорее – тем лучше.

– Обратную дорогу, надеюсь, найдете. Раз нашли путь сюда, – добавил он и подмигнул. И хотя лицо Гуровича, как всегда, озаряла улыбка, послышалось в шутке нечто другое: «Оставь надежду всяк сюда вошедший». Впрочем, так могло показаться.

• 28 •

Трактир в этот час пустовал. «Трансвааль» собрался по тревоге в пустом зале. Только что новость стала известна всем. За столом затянулось молчание. Никто не решался начать. Миллеров уставился в скатерть, ритмично отбивая указательным пальцем по столу. Александрович старался не выказать эмоций, что могло быть расценено как слабость. Наконец Ендрихин решился.

– Это моя вина, господа, – сказал он. – Только моя. Я не оценил решительности вероятного противника.

– Противника? – Миллеров взглянул на него. – Противник на поле боя. А тут какие-то тени. Мы даже толком не знаем, кто за нами охотится. И охотятся ли вообще… Чувствуешь себя чем-то вроде hostis publicus[11], без вины виноватым.

– Вы что-то знаете, полковник?

Миллеров смутился. Рассказывать о глупой слежке в такой момент было, по его мнению, исключительно неуместно. Чушь, да и только.

– Это просто фигура речи, – не слишком уверенно сказал он.

– Господа, если вы что-то замечали вокруг себя, прошу сказать об этом не таясь, – потребовал Ендрихин.

Александрович только плечами пожал: ничего такого. А Миллеров отделался невнятным бормотанием. Ендрихин видел, что полковник врет, врет неумело, но донимать расспросами не стал.

– С Апсом что-нибудь вышло? – спросил Александрович.

Ендрихин вынужден был признать: похвастаться нечем.