Из тьмы

– Нет, я не служил добровольцем в Южной Африке. О чем теперь жалею.

– Что общего может быть у полицейского и военных? – Барышня была прямолинейна.

– Нашелся общий интерес. Ротмистр Ендрихин просил передать вам поклон…

– Благодарю вас, – ответила она, и хорошенькие глазки озорно вспыхнули. Или так показалось.

– И князь вам кланяться велел…

– Да, спасибо… Мы пришли. Только прошу вас не шуметь.

В отделении было тихо. Больные готовились ко сну. В дверном проеме палаты не было двери. По три койки выстроились вдоль прохода к окну. Стараясь не скрипеть подошвами туфель, Ванзаров прошелся на цыпочках и выглянул в окно. Со второго этажа сад был как на ладони. Он повернулся к сестре, знаком спрашивая: под каким одеялом лежит Янек? Некрасова приложила палец к губам, тихо подошла к средней кровати, о чем-то пошептала и помогла пациенту встать. Щуплому юноше в больничной одежде, висевшей мешком, требовалась опора на ее руку, чтобы идти. Сестра привела его к дежурному столу надзирателя, который благополучно спал, и усадила на плоский стул.

– Янек, этот господин хочет побеседовать с тобой. Доктор Чечотт ему разрешил, – говорила она, поглаживая больного по плечу. – Господин хороший, добрый, не бойся его…

Ванзаров присел на табурет, чтобы быть с ним вровень. Янек выглядел не лучшим образом. Под глазами залегли сизые круги, волосы его растрепались перьями, глаза покраснели, как от долгого плача.

– Я не врач, поэтому буду говорить с вами честно, пан Янек, – сказал Ванзаров. – Я не только верю, но знаю наверняка, что прошлой ночью вы видели парочку в черных плащах и треуголках.

Янек моргнул и пошевелился.

– Правда? – спросил он.

– То были не призраки…

– Нет, пан не понимает, что это значит… – Янек схватился за голову.

Некрасова сделала предостерегающий жест и сдвинула хорошенькие бровки.

– Не смею настаивать, пан Янек, – миролюбиво согласился Ванзаров. – Только скажите: вы часто по ночам смотрите в окно?

– Когда не могу заснуть…

Сестра дала понять, что это случается почти каждую ночь и пора бы с вопросами заканчивать: вот-вот начнется истерика.

– Я вас понимаю, сам часто не сплю по ночам… О, да время позднее, – удивился Ванзаров, вынув карманные часы. – Об одном попрошу, пан Янек. Вы любите живопись, а значит, хорошо запоминаете лица. Быть может, завтра с утра вспомните, на кого были похожи те двое с картины. Форму тела трудно спрятать… Или вдруг лица их где-то уже замечали…

– Они смотрели… нет, нет… Не было лиц… Пан не понимает…

Янек стал часто-часто дышать, пальцы его вцепились в больничную сорочку, он заметно задрожал. Некрасова не позволила мучить его дольше. Бросив Ванзарову осуждающий взгляд, повела больного назад, нашептывая ему что-то ласковое и доброе. Янек шел тяжело, опираясь на сестру, и только согласно кивал ей.

У Ванзарова защемило сердце. Полицейский должен иметь дубленую кожу и душу. Но человеческое страдание никогда не оставляло его равнодушным. Быть безразличным Ванзаров не научился. И хоть выхода у него не было, было мучительно стыдно, что пришлось допрашивать несчастного. Какими бы благими целями он ни оправдывался.

Выйдя из главного корпуса больницы, Ванзаров отправился не к воротам, а прямиком в сад, обогнув здание. По окнам второго этажа он сверялся, куда идти. Место было приметное. Рядом росло сухое скрюченное дерево. Убедившись, что палата отсюда просматривается, он попытался рассмотреть землю под ногами. В полутьме разобрать что-то было трудно. В кармане завалялся коробок серных спичек. Чиркнув, Ванзаров провел дрожащим огоньком над грязным месивом, чуть прихваченным вечерним холодом.

Спичка погасла.

Он зажег свежую. Блекло осветилась неприметная ямка в снегу. Тень легла в узком углублении. Звать Лебедева бесполезно: снять гипсовый отпечаток из рыхлого снега невозможно. Остается запомнить: призрак оставил след…

• 49 •

Янек спал и видел сон. Сон был тревожным и мучительным, но держал цепко, не отпускал. Янек шел по длинному пустому коридору, в котором не было света, но было светло. Стены шевелились, как живые изгороди, будто за ними ходил ветер или невиданное животное чесало о них бока. Янек отчего-то знал, что это не просто коридор, а лабиринт, в который попал он по чьей-то злой воле. Ему надо найти выход. Он прячется от него, но непременно найдется. Коридор сворачивал, делился, множился. Янек знал, что нельзя ошибиться и уйти не туда, иначе сгинешь навсегда. Он шел и шел, не слыша собственных шагов, и только что-то холодное касалось его затылка.

Стало светлее. Янек увидел, как на живых стенах проступают силуэты знакомых ему картин, изученных до последнего штриха. Герои оживали и провожали его взглядом, кто-то махал ему вслед соломенной шляпкой, а кто рыцарским мечом. Янек узнавал их, кивал приветственно и хотел остановиться, чтобы поговорить, узнать их тайну, но что-то толкало его, не давая задержаться.