Из того ли то из города (СИ)

И опять - не в избе Илья, ни слов не слышит, ни струн перепев. Видит он деревушку возле озера, рощу березовую, дорогу, вдаль змеей извивающуюся... Словно парит он на крыльях в вышине подоблачной над землей. Ладная деревушка, такая же ухоженная, как и ихняя, только размерами поболее. На озере - лодки, на полях - ратаи, на огородах - бабы, ребятишки - по улице носятся. Один в один, почти, как у них. Ан нет, кузня есть, и мельница тоже.

А потом увидел Илья, вымахнула из леса туча черная, понеслась через поля к деревушке. Не сразу понял, что это дикие. Только как понял, крылья сложил свои невидимые, чтобы сверху орлом броситься, - нет, не дано ему вступиться. По-прежнему парит он в вышине, сердце из груди рвется, из уст - крик неслышимый, а поделать ничего не может. Внизу же искорки зажглись, понеслись молниями, ударили в ближние крыши, огнем к небу взметнулись...

И вот уже Илья не в небе, - посреди улицы. И видит, и слышит, а двинуться по-прежнему не может. Гудит пламя, сизый дым по земле стелется, не продохнуть, мечутся люди, пытаясь спастись от всадников, да только где там... Свистнет стрела, - уткнется в траву тот, кто мгновение назад живым был. Метнется гадюкой черной аркан, - поволок всадник того, кто мгновение назад свободным был. Мелькнет в дыму клинок, коротко торкнет копье - пошатнется и припадет на колени тот, кому на роду написано было, постоит так да и опустится мягко, ровно вздремнуть прилег. Вой, крики, треск огненный, ржание, грохот изб оседающих - бьется в голове Ильи единым боем, - но не отвернуться, ни глаза закрыть, ни уши заткнуть...

Сколько прошло времени, спроси - не ответит. Может, час, а может - несколько мгновений. Только за это время столько увидел, - больше, чем за всю прожитую жизнь. Иным такие видения волосы в зимний цвет красят, Илья очнулся - с такой силой пальцы в камень печной впились, как только в песок не искрошил... Сердце из груди рвется, воздуху не хватает, слезы злые глаза застят... Все сам видел, о чем Тимоха умолчал. И как пал под саблей ратай, с вилами на всадника кинувшийся, как другой всадник поволок на аркане жену его, мать Васяткину, и как сам мальчик, бросившийся вслед, напоролся на копье и упал, истекая кровью...

А в избе тихо. Ни звука. Старец гусли снова за спину задвинул, глаза невидящие веками прикрыты. Застыли Тимоха с Васяткой, ровно деревянные.

Сколько так просидели - неведомо.

Наконец, Звенислов поднялся.

- Ну что ж, хозяин ласковый, спасибо тебе, за то, что напоил-накормил, отдых дал путникам усталым. Пора нам. Кваску, напоследок, не найдется ли?

- В чулане, на полке. Кринка там, рядом с ковшом, который в виде ладьи. Старенький такой ковш, почернел уже. Только, боюсь, и того не наберется...

И точно, не набралось. Принес Тимоха, едва больше половины ковша. Старцу протянул, сам глоток сделал, Васятку попотчевал, поставил на стол. Взял в руки палку свою ореховую. Поднялись люди странные, стали в дверях, поклонились поясно.

- Бывай здоров, хозяин. Извини уж, что потревожили, ежели что не так...

- Так, не так, перетакивать нечего... Эх, страннички! - воскликнул вдруг Илья и шарахнул кулаком по печи. - Разбередили сердце молодеческое!.. Что же это? Как же это? Дикие там домы разоряют, детей сиротят, а я здесь...

- А я здесь... - поддразнил Звенислов. - Кто ж виноват, что ты здесь? Ступай в Киев, там новый князь дружину набирает, ему богатыри нужны. А пуще земле нашей, матушке...

- Пустобрех ты! Сказано же было, нездоров я, немощен...

- Погоди, погоди, - Тимоха прищурил глаз. - Нездоров, или немощен?..

- Ноги у меня не ходят, - буркнул Илья и уставился в угол.

- А в руках силушка есть? Ну-ка, держи палку.

Звенислов протянул Илье орешину и, как только тот, не понимая, зачем, ухватил ее за конец, - дернул. Даром что выглядит неказисто, - слетел Илья с печи, - и об пол со всей дури.

- Да ты... Да ты что... - вскочил на ноги и замер с открытым ртом.

Сколько лет на ногах не стоял, уж и надежду потерял, и вдруг...

- Ты, Илья, на лавку присядь, да кваску хлебни, - услышал он насмешливый голос Звенислова. - А то, не ровен час, от радости с ума соскочишь, как с печи летел...

Не помнит себя Илья. Присел на лавку, ухватил ковш, махнул единым разом. Не квас по горлу, огонь живой побежал по жилам; дыханье сперло, тело силушкой наливается, ровно растение по весне соком земным.

- Ты только того, охолони сперва маленько. Снова на печь, и в себя приди. Дров не наломай. Подумай и реши, что да как. А нам пора.

Какой там - на печь. Выскочил Илья из горницы, ухватил Звенислова за плечо, к себе развернул.

- Кто же вы, люди хожалые, люди странные? Уж не те ли самые калики, о которых мне деды рассказывали?..