Из того ли то из города...

— Да какой там!.. — махнул рукой Иванище. — Я ему для начала в ухо дал, для порядка, а уж потом на пальцах изъяснялись. Прутиком он мне еще рисовал… Ты мне вот что скажи, не слыхал ли ты чего про богатыря, который на море Хвалынском ихнего богатыря одолел?

Да что ж это такое на белом свете творится-то? Сколько времени прошло, а слава об этом уж и сюда добежать успела.

— Так, кое-чего… — уклончиво ответил Илья. — А тебе зачем?

— А затем, что в Костянтин-граде главным теперича не царь греческий, а тот самый воевода сарацинский, что город измором брал. Салтан сарацинский дюже разгневался, что одного из лучших его богатырей извели, на Киев идти собирался, ан услышал, что богатырь тот самый, недруг ему, с посольством к грекам послан. Чего ж лучше быть может, коли рыба сама на берег лезет…

И про то узнали. Не иначе, чародейством каким.

— Тебе-то откуда ведомо? — вздохнул Илья.

— Так сарацин давеча сказал… Их тут много…

— Ты и ему в ухо, для порядку?..

— Не без этого… Говори теперь, что о богатыре слыхал?

— Что слыхал, что слыхал… Я тот самый богатырь и есть.

— Да ну? — Иванище сунул в рот скорлупу.

— Вот тебе и ну… Недаром говорят: на ловца и зверь бежит. Чего хотел-то?

— Подумалось мне, негоже в стороне оставаться… Дай, думаю, подсоблю, чем смогу…

— Чего ж грекам не подсобил?

— Ну ты сказанул, грекам!.. Они мне не земляки даже… Так и войско сарацинское больно уж большое было…

— Чем же ты мне подсобить собрался? Упредил — и на том поклон.

— Про то не придумал…

— Ну так давай вместе.

Присоседился Илья рядом с Иванищем на камешек, и стали они вместе думать да гадать, как из беды достойным образом выбраться. Только раздумывать особо не над чем. Илья князю обещался посольство в целости и сохранности доставить, значит, так тому и быть. Иванище — самому себе слово ненарушимое дал, не оставить земляка без помощи. Вот и выходит, что какую хитрость ни задумай, а встает она поперек слов даденных. Ничего толком не придумали. Понадеялись на авось да кривая вывезет. Договорились, что Илья на корабль возвернется, а Иванище берегом в Костянтин-град побредет. Это еще неизвестно, кто там раньше окажется, заверил он Илью. Дал напоследок одежку свою, из смены, чтоб тому не богатырем маячить, а скрыться до поры, до времени, от соглядатаев. Тем Илью удивил, что в суму свою, локоть на локоть размером, ручищу аж по плечо запихнул. Разъяснил, у каких ворот околачиваться будет, в ожидании, и побрел себе.

* * *

Пока суд да дело, Илья по городу бродит. Накинул на себя одежку, Иванищем данную, в таком виде и бродит. Чтоб не опознали в нем до поры, до времени богатыря. А еще лучше, чтоб совсем не признали…

Нет таких городов у нас, и неизвестно еще, будут ли когда. Все-то здесь каменное, даже мельницы. Другой бы в толк не взял — отчего? — а Илья сразу смекнул. Леса у них нету. Вот у нас: где б не приткнуться, а выйдешь за околицу — тут тебе и лес на тыщи верст. А у них — камень. Вот и строят из того, чем богаты. Не дома — дворцы, как у князя киевского. Стены, что город окружают, такие — вверх глянешь, шапка свалится. Мало того, что кольцом обхватили, так и внутри их еще понаделали, не пройти. Башен — ежели всех людей в их деревеньке собрать, да пальцы на руках перечесть — вот столько, а то и больше. В каждой — ворота. Улучил Илья время, когда стража отвернулась, попробовал стукнуть — руку отшиб. Крепкие, на совесть сделаны. Над какими-то воротами — это ему Веденя наплел — знак должен иметься, круглый. Когда-то, в незапамятные времена, кто-то из предков нынешнего князя киевского, осерчал за что-то на греков, и решил их проучить. Побил немножко, на щит взял, а чтобы впредь неповадно было, этот самый щит над какими-то воротами и приколотил. Да как же это ему удалось? — Илья спрашивает, а сам прикидывает. Знает, сколько дружины у князя. Тут таких дружин, чтобы город взять, ого-го сколько надобно. Оно, конечно, в стародавние времена богатыри были — не чета нонешним, а все одно непонятно. А так и удалось, — это Веденя ему отвечает. — Князь тот корабли свои из моря достал, и посуху на город двинулся, паруса расправил. Увидели это греки, перепугались, сами ворота растворили, подумали — колдовство какое. Хотел было Илья за такое объяснение толмачу леща отвесить, а потом вздохнул, и решил больше его ни о чем не спрашивать. Корабли — и посуху… Надо ж такое удумать… Это еще похлеще, чем прежние его враки. Тут люди каменные в разных местах поставлены, непонятно зачем. Стоит себе столб, а на столбе — человек каменный. Там — одетый, а тут — в чем мать родила. Это, — Веденя ему рассказывал, — они так героев своих и знатных людей для памяти сохраняют. Голых — и для памяти? Обычай у них такой. Хорош обычай!.. Бабы, вон, ходят, а ты стой тут, у всех на виду… Нет, нам такой обычай без надобности. Просто удивительно, чем только этот обычай греческий князю угодить мог? Оно, конечно, про князя многое чего рассказывали, но чтобы вот такое, и у нас в Киеве?.. Представил себе Илья, — стоят они вот эдак-то с Добрыней и Алешкой посреди Киева, и как-то неуютно ему стало.