Из того ли то из города...

Через главное крыльцо соваться не стал. Там гридни хай подымут, в драку полезут, а ему тихо надобно. Потому, в обход сунулся — что ж он, за время службы не прознал, где и как пройти способно? До палаты добрался, никто ему слова не сказал. Оно, конечно, хорошо, а с другой стороны — ежели кто с дурной мыслью полезет? За дверьми же шум шумит, пируют по обычаю. Пока думал, распахнулась одна половина настежь, и стал он на виду князя киевского. Совсем тот не изменился. Век пройдет, он, должно быть, таким и останется.

Вошел Илья, поклонился по обычаю. Пока кланялся, взгляд бросил на тот стол, за который богатырям отведен. Залешане сидят, Збродовичей сколько, а более никого. Из старых никого. Молодежь незнакомая. Не то, чтоб возрастом молодежь, в дружине, коли приняты они в нее, молодежь. А может, и не новички уже, сколько времени прошло, как Илья тут последний раз сиживал? То время, что от возвращения с моря Хвалынского до посольства в Костянтин-град, оно не в счет. Там как-то и не пришлось за столом посидеть. Ага, а вон и еще лицо новое. Позади князя стоит. Оно ему из кувшина в кубок подливает. Ишь, красавец какой. В сарафан нарядить — от девки не отличишь. Неужто и таких нонче стали в дружину брать? Хотя… что-то ты, Илья, разворчался. Ты Алешу вспомни, а потом уж молодцу пеняй. Алешка, он тоже не особо богатырем выглядит, однако ж супротив него мало кто устоять сможет.

Махнул рукой князь, пришлеца подзывая. Приблизился Илья, хромая и чуть подволакивая ногу при ходьбе, наклоняясь так, чтоб заметно было, что одно плечо повыше другого.

— Ну, добрый молодец, отвечай, зачем пожаловал, что за нужда тебя ко мне привела? — князь спрашивает.

— Прослышал я, княже, что тебе богатыри в дружину надобны, вот и пришел.

Оторопели те, кто услышал. Это ж надо, в таком виде — и в дружину. Смеется, аль ума при рождении не досталось?

Однако ж князь бросил окрест суровый взгляд, — ему решать, — и снова спросил:

— Звать-то тебя как, молодец? Из каких краев?

— Никитой звать. Из залешан я.

— Брешет! Как есть брешет! — вскочил один из братьев. Так ему обидно показалось, что и взгляд княжий ни во что. — У нас все как на подбор, а этот… колченогий…

Он еще что-то слово какое-то молвил, да не расслышать было из-за хохота, что по палате ухнул, как ведро в колодец.

— В дружину ему… богатырь… колченогий…

Сам князь не сдержался, прыснул.

А Илья стоит себе спокойненько, иногда чуть плечиком пожмет. Мол, и чего веселятся? Хромых не видали?

Почувствовал князь, отсмеявшись, что негоже получилось: и без того человек с изъяном, а тут, выходит, на смех подняли за то, в чем вовсе и не виноват. Конечно, не ему в дружину проситься, но и смеяться — негоже…

— Ты вот что, Никитушка, — говорит. — Не буду тебя больше ни об чем спрашивать, ни о подвигах твоих, ни кто тебя дружиной надоумил. Ты будь гостем моим, садись вон за тот стол, где младшие гридни сидят.

Не тут-то было.

— Уж ты батюшка князь стольный киевский, — Никита ему в ответ. — Не по чину место, не по силе честь: Сам ты, князь, сидишь со воронами, А меня садишь с воронятами.

Не по сердцу, ох, не по сердцу князю слова такие. Правду сказал Никита, не по чину честь была оказана. Повернулся к братьям.

— Вот что. Назвался гость незваный залешанином, вам и встречать, и провожать. Коль отказывается от встречи, за обиду почитает, так и проводите его на двор. Только не переусердствуйте. Не надобно, чтоб потом говаривали, будто у князя киевского богатыри над убогими потешаются.

Братьев дважды просить не надобно. Им тоже за обиду, что этакой-то залешанином назвался. Подошли с двух сторон, стали полегоньку попихивать, потихоньку поталкивать. А тот стоит себе, не шелохнется, ровно корни в пол пустил. Даже шапка у него на голове, и та не колыхнется. Посмелей братья за дело взялись, однако, с той же удачей. Никита же над ними насмехается.

— Ну и богатыри у тебя, князь, вдвоем с одним калекой справиться не могут. Ты уж, коль позабавиться решил, давай еще троих, а эти пущай отдохнут пока.

Ухватил братьев за загривки, да так лбами друг об дружку шарахнул — инда во дворе треск слыхать было. Отпустил — осели оба на пол, ровно мешки пустые.

Ого как! Ай да Никитушка залешанин. Только в обиду то князю показалось, что теперь иная молва пойдет-разлетится: будто его богатырей любой колченогий одолеть способен. Как тут не пожалеть, что из первых никого не приключилось.

Збродовичи подымаются. Они завсегда заолешан этих за никого почитали. Тому не дивятся, как хромой с ними обошелся; кому ж не ведомо, что видом ущербные иногда крепче красавцев бывают? Порешили промеж себя, кому гостя незваного взашей толкать, а кому по бокам идти, чтоб без сорому вышло — трое на одного!..

Ухватил один брат колченогого за плечи, силится повернуть — как бы не так. Скорей палаты княжеские повернутся, чем этот. Крякнул, поплевал на ладони, только было вдругорядь собрался, ан тот ему по голове кулаком — раз! Третий мешок на полу валяется.

Ну, от остальных безобразий дожидаться не стал. Хвать одного под глаз, другого — вот уже и пять мешков.