Из тупика

- Не кричи, - сказал учитель. - Тебе же лучше: с раздробленной рукой я тебя выпущу отсюда живым. А не как матроса...

- Я... левша, - неожиданно для себя произнес Небольсин.

- Левша? - не поверил учитель. - Если не врешь, то возьми коробок спичек и чиркни спичкой...

Коробок лежал рядом с револьвером.

Небольсин левой рукой взялся за... револьвер.

Выстрел!..

И долго стоял, пораженный тем, что сделал. Было тихо в деревне, видать, к выстрелам здесь привыкли (тем более в этой избе). Голова учителя лежала в миске с клюквой, и красный сок раздавленных ягод мешался с кровью и мозгами. Небольсин жадно притянул к себе бутылку и налил полный стакан самогонки. Жадно выглотал. Как воду. И - вышел... Спокойно, сам дивясь своей смелости, он прошел опять через всю деревню; возле церкви часовой встретил его словами:

- Живой, кажись?

- Жив.

- Вот видишь, - засмеялся лахтарь. - А ты, дурак, боялся... Кого следующего-то гнать?

- Тебе велели прийти.

- Мне?

- Ну да... Иди.

Он поднялся наверх. Все вглядывались в его руки.

- Нет, - сказал Небольсин, - бог миловал, - и показал матросам револьвер. - Я его убил, и теперь... Мне страшно, товарищи!

Унтер с "Чесмы" цепко выхватил револьвер:

- Отдай, шляпа... Братцы, за мной... Тихо, без шухера...

Из этой деревни, чтоб она горела, вырвались. Это было чудом, и все внимание маленького отряда теперь сосредоточилось на осторожности. Древняя земля русской Карелии вдруг обернулась для них чужой и враждебной территорией. И очень нежно все заботились о руке отца дизелиста; бедняга, как ему было больно, как он баюкал ее по ночам, словно младенца, как убивался от горя...

- Думал, механику знать буду... Православные, куда же мне теперича без руки? Даже перекреститься - и то не смогу боле!

Шли с большой опаской. До чего же страшное было время - год девятнадцатый, год братоубийственный!

* * *

В черных сетках, опущенных с касок на лица, люди выглядят странно. Ничто не спасает от комаров. Гнус! - самое страшное на севере. И дым костра не поможет, и напрасно полковник Букингэм берет на палец мазь из баночки с особым антимоскитным кремом, что прислан ему недавно женою из далекой Шотландии.

- Так на чем же мы остановились? - спросил Букингэм.

- Мы говорили, - сказал Сыромятев - о самой страшной форме борьбы в мире, когда брат встает на брата. Я плохо знаю историю Англии, все, что когда-то учил в гимназии, позабыл. Но помнится, что вы, англичане, тоже не можете похвастать безмятежным спокойствием. Хотя бы кромвелевские войны, потом драки с левеллерами в парламенте... По-моему, не было еще народа, который не вписал бы в книгу своей истории войны гражданской - самой свирепой. И вот сейчас дописываются последние ее страницы в моей любимой и несчастной России!

Намазав лицо, Букингэм протянул баночку Сыромятеву.

- Полковник, не будете?

- Нет, спасибо. Тут от костерка небольшой дымок. Да я от них веткой, веткой... Это ужасно, полковник, - заговорил Сыромятев далее, всматриваясь в сизые сумерки ночи. - Когда мой поручик Маклаков стреляет пленных красноармейцев, я думаю: а какая у него будет старость? Что он вспомнит в последние свои часы? Как можно смотреть в глаза народу, если ты убивал свой же народ?

Сыромятев озлобленно стал хлестать себя веткой ольхи.

- Пойдемте в баню, полковник, - предложил, вставая от костра - Там хоть можно запереть двери и убивать этих паразитов поодиночке. Костер, видать, не спасет, а ночь только начинается.

В дымной, горьковато пахнущей ветхой баньке стол накрыт газетами. Лежат карты. Светится лампа-пятилинейка. Издалека неустанно бьет артиллерия: это британские гаубицы, недавно прибывшие на Мурман, проводят тренировки ночных стрельб, уже третий день расстреливая скалы над озером. А в крохотном окошке, величиною с книжку, колышутся темные, лохматые, как медвежьи лапы, сочные еловые ветви.

- С вашего разрешения, - сказал Букингэм, заваливаясь на банный полок, - я прилягу... Не возражаете, полковник?

- Пожалуйста. Вам завтра уходить?

- Да, - задумался Букингэм. - Я, впрочем, мыслю несколько иначе, сказал он в продолжение разговора. - Вот вы завели речь о войне братоубийственной: русский против русского. Я не представляю себе, как я, англичанин, убивал бы англичан... Для меня здесь все чужое, и мы не собираемся тут задерживаться. Королевство Островов потерпело поражение, это пора признать. Но вот на днях я пойду на Колицкий район, против партизан! А какое мне дело до русских партизан? И мне все чаще мыслится: вот вы, полковник, очень милый человек, с вами приятно беседовать, но почему так случилось, что мы сидим не дома, а в этой бане? Кто мы такие с вами, полковник?

- Букингэм, не ходите на Колицы, - неожиданно сказал Сыромятев.

- Приказ, - тихо ответил ему британец.

- Вас убьют там.

- Возможно.

- Вы еще не знаете, что русский человек природный партизан. Он всегда партизан лучше, нежели солдат. Вы будете разбиты!

- Приказ... - прошептал Букингэм, закрывая глаза. Кулак Сыромятева с треском опустился на доски стола.