Из тупика

Но даже из раскроенных газет чувствовалось: перелом в настроении русского общества обозначился, и сквозь зазывания к победе уже пробивались возгласы недовольства войной и властью. Цены на продукты в России (как писали тогда) росли в стремительном «crescendo». Внутри страны вспыхивали бунты и забастовки, а в окопах поселилось уныние, от которого еще злобнее грызли солдат фронтовые вши.

Иной час нарывались на оборонца, который, восхваляя матросскую доблесть. Поднимал бокал:

– Война до победного конца! За Босфор и Дарданеллы! Он, дурак, не понимал, что эти люди недавно вернулись из-под Дарданелл, и тогда они отворачивались грубо:

– Ты, видать, куманек, Дарданеллы эти самые в книжке у себя дома выглядел. А сколько там наших в парусину зашили…

Опасались и пораженцев. Многих избили насмерть – люто и зверино, бляхами, по кабакам и тавернам:

– Рази напрасно кровь проливали? Утрися, лярва…

Из мусора политических междоусобиц, раздиравших тогда русскую эмиграцию, трудно было извлечь зерно истины. И не всегда умели матросы, надолго оторванные от России, отличить правду притворную от настоящей. Из Парижа они вернулись задумчивые, в некотором смятении.

«Баковый вестник» на крейсере теперь вовсю «печатал» свежие новости, и частенько слышалось:

– А Левка-то что сказал? Левка не так говорит… Надобно у Левки про это дело справиться.

Дошло это и до кают-компании. Иванов-6 как-то спросил:

– Роман Иванович, мне стало известно, что на борту крейсера появляется некий Левка… Что вы знаете о нем?

– Я думаю, – ответил Быстроковский, – что с подобным вопросом лучше обратиться к отцу Антонию.

Аскольдовский поп сказал командиру:

– Левка от церкви отбился и ходит наши службы послушать. Молится исправно.

…Заканчивался ужин в палубе комендоров. Еще не убрали столы, как наказанные за драку похватали винтовки в ранцы с песком, поспешили на шкафут. Это наказание было тяжелым не потому, что тяжел сам по себе ранец. Стоять под ружьем матрос имел право только в свободное время. Другие поют и пляшут или дрыхнут, как сурки, а ты стой – дурак дураком, и песок тебя книзу тянет…

Павлухин вышел на палубу, когда шеренга людей уже выровнялась, вскинув винтовки на плечи. Застыли. Только глаза зыркали по сторонам, тоскливые. Невдалеке прохаживался вахтенный офицер лейтенант Корнилов.

– Эх, дураки вы, дураки, – пожалел Павлухин наказанных.

– Гальванер! – окрик Корнилова. – Не разговаривать, а то я тебя сейчас рядом с ними поставлю.

– Есть! Извините, господин лейтенант.

Павлухин был четок и подобран. Отличный матрос первой статьи. Карцера он не знал. И никогда не был застигнут «шкурами» курящим в неположенном месте. Павлухин курил всегда возле обреза на баке. Но, если бы начальство оказалось повнимательнее, оно бы заметило, что гальванер курит дважды в сутки (дымок пускает) всегда в одно и то же время. И почему-то всегда застает возле обреза шифровальщика Самокина.

Вот и сегодня – встретились. Здесь разговора не вышло.

– Дело, – сказал Самокин, одернув мундир. – Пройдемся, гальванный, тут один кабачок есть… Недалече!

Тут же, не выходя из гавани, забрели в дешевый матросский кабачок. Рыдала мандолина в руках итальянца, спасенного вчера с погибшего танкера. Шумная матросня с французских эсминцев резалась в карты. Пили вино женщины – со зрачками, которые расширены атропином, словно от ужаса. Чад стоял…

– Чего хмурый? – спросил Самокин.

– Устал. Визирную схему сегодня разбирали с Ландсбергом.

Самокин заказал бутылку вина и большого омара.

– Тяни, – сказал, взяв омара за одну клешню.

Павлухин за другую, и растащили омара на куски.

– Выпей… ешь… поговорим!

Долго пили и сосали омара молча. Потом Самокин раздраженно шлепнул клешню на стол.

– Натащили, – сказал, – всякой дряни… Бараньи головы! Ни хрена не смыслят, а тащут на крейсер всякую баланду, что числом поболее да подешевле. В головах – во: шурум-бурум!

И, оглядев дымный зал кабака, в упор поставил вопрос:.

– Левка… ты его знаешь?

– Нет.

– Посмотри. Вылущи его, сколько можно. И мне потом расскажешь. Я знаю: команда тащит с берега нелегальщину. Прямо тюками прет. Литература – дрянь! А у некоторых появилось оружие. Организации в том смысле, как мы с тобой ее понимаем, – такой организации на «Аскольде» нет.

– А что есть? – спросил Павлухин.

– Список, – ответил Самокин. – А какой-то дурак вчера ляпнул, что взорвись «Аскольд» – и война сама по себе для нас, служащих на «Аскольде», кончится.

– Дураков еще много, – вздохнул Павлухин.

– Крейсеров на святой Руси тоже немало… В кубриках составили список того, что им представляется «организацией». Но это – шалтай-болтай. Любой войди и выйди. Как в нужник на углу улицы. А наша с тобой задача, слушай…

– Ну! – навострился Павлухин, весь во внимании.