Из тупика

Констанди понял: его оставляют заложником.

– Ладно, – нервно ответил он. – Я остаюсь…

…Буксирные ледоколы, отчаянно дымя, с грохотом обламывали звонкий панцирь вокруг бортов тяжелого, будто уснувшего «Кузьмы Минина». Рвались петарды, забитые в глубину льда сверлами, легкие трескучие взрывы освобождали винты и рули. Скоро «Минин» задымил, и вот он, качнувшись, уже окантован черной чистой водой. Никто ничего не знал толком. Все было тихо и мирно. Команде сказали: пойдут обколоть лед на запани Маймаксы и вернутся обратно.

По Архангельску, словно вымершему, ходили одинокие люди, в пивных они грелись, делясь шепотком:

– Седьмой полк, краса и гордость, сдался тоже…

– Красные уже в Емце, мой кум ездил с рыбой, так видел их!

– А где же наши бронепоезда? «Колчак»? «Деникин»?

– Э-э, вспомнил когда… У них – «Зенитка»!

– Зенитка? Это как понимать, Сидор Карпыч?

– Такой «Бепо» у красных, пришел из Питера, по названью своему «Зенитка». Три наших «Бепо» взял в плен, сам с ними сцепился буксами на Плесецкой, и теперь, люди сказывают, кила получилась – с версту длиной. Вот он и шпарит по Холмогорам…

– Неужто сдадут?

– Чего уж там! Почитай, давно сдали…

– Кубыть, сразу не повесят? – опасались некоторые.

– Чека ихняя – ой, не приведи бог! Живьем жарит.

– Да нам-то кой хрен, Пантелеич, с Чеки ихней? Мы с тобой, друг сердешный, как ловили сельдя ране, так и ныне словим… Посуди сам: рази без нас большаки обойдутся? Да ни в жись! Где им! Мы же сельдя ловим…

* * *

Лейтенант Басалаго, одетый в полушубок с погонами флотского офицера, приехал в Немецкую слободу на извозчике. Поднялся по скрипучей лесенке на второй этаж чистенького домика с мезонином. Как хорошо пахло самоварной лучиной, как сквозило Русью, сладостной Русью, через гардины окошек – прямо в снег, прямо в блеск, прямо в изморозь… Хорошо! И стало печально: «Россия! Неужто же сказать тебе – прощай, и – навсегда прощай?» А за стеною стрекотала, как всегда, швейная машинка, и пела одинокая швея, которой никто никогда не видел.

Пела, плакала, убивалась:

Почто меня не любите,

Почто иных щадите,

Невесту юну губите,

Других с добра дарите?

На пороге комнаты Басалаго показал на часы:

– Княгиня! До отхода ледокола осталось совсем немного времени. А вы, я вижу, еще не начали собираться… За четверть часа до отплытия «Минин» даст условную сирену. Пора, пора!

Вадбольская сидела за столом в белой блузке, высокий воротник «медичи» подпирал ее пухлый, надменный подбородок. Она кормила девочку, размачивая в сладком чае зачерствевший имбирный пряник.

– Садитесь, Мишель, – произнесла спокойно. – Право, не думала я, что все произойдет так стремительно. Вы все-таки поступили тогда весьма неразумно, вычеркнув мое имя из списков… Я была бы теперь очень далеко от вас!

– Потому-то и вычеркнул, – дерзко ответил Басалаго, расцепляя ремень на полушубке и садясь возле печки. – А теперь у вас отдельная каюта со всеми удобствами. Ледокол вооружен артиллерией, минами, команда военная. Нет паники, все налажено, первая бункеровка в Мурманске, потом Тромсе и… океан!

– Дядя Мишель, – спросил ребенок, – а медведи будут?

– Вот медведей-то как раз и не будет. Они остаются в России!

– Клавдия, – сказала Вадбольская дочери, – если ты будешь баловаться, я оставлю тебя здесь… с медведями. Ешь скорее!

– Княгиня, – заметил Басалаго, снова посмотрев на часы в нетерпении, – еще никогда так быстро не летело время, как сейчас. Мы доживаем последние минуты в России, дорога предстоит очень дальняя, и перед нею мы посидим, но… потом! А сейчас, умоляю вас, давайте же собираться.

– Ну, хорошо, – сказала Вадбольская, поднимаясь. – С чего начать? Просто руки опускаются. Я ведь тут обжилась, вещей много…

Басалаго решительно скинул полушубок возле порога:

– Я совсем забыл, что женщины, даже такие прекрасные, как вы, все равно остаются женщинами, с присущими им недостатками. И конечно же, нельзя доверять женщинам того, что связано с исполнением во времени!

Одних баулов было восемнадцать, и в каждый из них Басалаго, ползая по полу, пихал и пихал имущество княгини. Вперемешку летело, прессуясь под коленом лейтенанта, все подряд: платья, какие-то сумки, деньги, книжки, бумаги, письма (он их прочтет потом, чтобы узнать – нет ли соперника?).

Совсем неожиданно прозвучал вопрос Вадбольской:

– А куда делась голова Наполеона? Она стояла вот тут…

– Я, кажется, сгоряча сунул ее в баул. Она тяжелая, и я решил, что внутри ее деньги… Разве не так?

– Это не моя вещь, а хозяйки дома. Выньте ее!

– Но как жеея могу вспомнить, в каком она чемодане?

– Но что подумает обо мне хозяйка дома?

– Не все ли равно, живя в Монреале, знать, что именно думает о нас хозяйка дома в Архангельске? Ах, стоит ли беспокоиться теперь о голове Наполеона, когда своя голова трещит… Княгиня, еще раз взываю: одевайте ребенка… Ведь я с утра предупредил вас, чтобы вы были готовы.

– Но я никак не предполагала, что все будет так срочно!