Из воспоминаний

В Москве я остановился в номерах Могито (на Самотекской площади). Здесь я ожидал приезда жены, затем, чтобы отправиться в Казань и далее — в Уфимскую губернию, на кумыс: после крупозного воспаления (в 1889 году) мои легкие были очень слабы, и профессор Манассеин настойчиво заставлял меня пить кумыс. Жена приехала утром в воскресенье на Фоминой неделе, и в тот же день мы отправились в Нижний. На следующий день утром мы были уже на самолетском пароходе «Лермонтов», и плыли «вниз по матушке по Волге, по широкому раздолью»…

Волга была почти еще в полном разливе, широка и глубока. Погода стояла дивная. По целым часам я оставался на палубе, любуясь на нашу родную красавицу-Волгу, и не мог вдоволь надышаться чудным весенним воздухом. Вечером с берега повеяло запахом растительности, нежным ароматом каких — то весенних цветов, послышалось пение соловья, заблистали звезды в ясном небе, на западе яркие краски заката еще не погасли, а на востоке синеватые полупрозрачные тени, как тончайшим флером, уже задернули даль… Такую картину вовек не забудешь!

Рано утром мы пришли в Казань. Мы остановились у моего двоюродного брата, Н. А. Засецкого, занимающего в Казанском университете кафедру по внутренним болезням. Здесь мы пробыли несколько дней, познакомились кое с кем из казанских обывателей, побывал я в редакции местной газеты «Волжский Вестник», познакомился с редактором, г. Н. Рейнгардтом, с его женою и с некоторыми из их сотрудников; на крохотном пароходе съездили мы в Свияжск к нашим добрым старым знакомым, Н. Ф. и С. Н. Бажиным, с половины 80 годов уединившимся в этом старинном, тихом городке, и затем мы отправились далее, в Самару.

Помню: когда мы взошли на пароход и в ожидании отплытия стояли на палубе, набежала небольшая тучка, и прогремел первый весенний гром, последовали еще два-три удара, прыснул небольшой дождь, и гроза, как внезапно налетела, так же быстро и прошла. Пароход только что отчалил от пристани, как из-за краев темно-лиловой тучки сверкнуло солнце и золотом своих лучей залило и небесную лазурь, и зеленеющие берега, и синие воды великой русской реки…

Утром проходили передо мной картины Жигулевских гор, поросших лесом и полных преданий и легенд, в которых народное поэтическое творчество обессмертило волжских героев. Но теперь тихо на Волге и в Жигулях…

«Под шапкой утренних туманов
Молчат сосновые леса
Про удальство и чудеса
Давно погибших атаманов…
Но дух людей, которым тесен
Казался мир в избытке сил,
Родной напев поволжских песен
В своем размахе сохранил…»

Когда солнце поднялось уже высоко и стало припекать, вдали на левом берегу Волги показались желтоватые облака пыли. То была Самара…

Около вечерен мы выехали далее по Самаро-Златоустовской железной дороге. В пятом часу утра мы сошли с поезда на станции Белебей-Аксаково. В вокзале, в зале II класса мы увидали над диваном большой портрет Сергея Аксакова, автора известной «Семейной хроники». Оттуда неподалеку было одно из его имений.

До нашего кумысного местечка, села Верхнетроицкого, оставалось еще сделать около 40 верст в сторону от железной дороги. Тройка добрых коней с тарантасом уже ждала нас на станции…

Село Верхнетроицкое, или, по-местному, Кидаш, стоит в долине, с трех сторон окруженной горами: Марковой, Сосновой, Кумысной, Вершиной Марии и др. Эти горы составляют последние отроги гор Уральских и на западе от Кидаша переходят в равнину, сливаясь с самарской степью. Местность живописная. Здесь, сравнительно на небольшом клочке земли, по воле природы, казалось, все соединилось для того, чтобы придать невыразимую чарующую прелесть этому уголку. Огромный пруд, похожий на озеро, уходящий из виду вон; излучистые берега, крутые, обрывистые, песчаные, местами поросшие травой, с группами густых деревьев, нависших над водой; выше поднимаются горы, поросшие лесом, лиственным и хвойным. По скатам гор порою стелются, ползут туманы белою, полупрозрачною пеленой, по вершинам их проносятся облака.

Вокруг Кидаша живут татары, башкиры, чуваши, мордва, и когда, бывало, все эти народы в воскресенье съедутся и сойдутся в Кидаш на базар, картина получалась довольно яркая и своеобразная. Чуялась близость Азии. В самом же Кидаше население русское (преимущественно старообрядцы), около полутора тысячи человек.