Из воспоминаний

Г-жа Л. раньше отправилась в деревню, поручив мне кое-что закупить для школы. В первой половине октября и я отправился на свое новое поприще деятельности. Проехав несколько станций по Николаевской железной дороги, я вышел из вагона и нанял пару лошадей. Ямщик веселыми возгласами подбадривал коней: «Эх вы, соколики! С горки на горку! Даст барин на водку»… Местность, действительно, была волнистая, ямщик вез хорошо и мог не без основания льстить себя приятными надеждами… Ночью приехали в Б., уездный городок, на ту пору уже спавший крепким, мирным сном. Утром рано я тронулся далее в путь к месту моего назначения, в село Б. М., бывшее некогда большой станцией на бойком почтовом тракте, уже давно заброшенном и утратившем всякое значение со времени проведения железных дорог.

II.

М*** оказывалось большим селением. Мы долго ехали по его главной улице, мощеной жердями, миновали почтовое отделение, завернули за угол, прогремели по мосту и, наконец, поднявшись с моста на бугор, очутились перед школой или, вернее, перед домом, предназначавшимся под школу. Это была с виду довольно хорошая, почти новая, большая изба, приткнутая на юру и предоставленная на произвол всех четырех ветров. Вокруг — ни дерева, ни кустика; старый, дырявый плетень да какие-то жалкие сарайчики — и только. Узким коридором изба разделялась на две части: направо от входа — кухня и помещение для сторожихи; рядом — чулан, нечто в роде кладовой; налево первая дверь вела в школу, т.-е., собственно в классную, далее дверь — в мою комнату. Комната в два окна, с большой русской печью в углу.

«Жить можно!» решил я про себя, оглянув отведенное мне помещение. Но, как оказалось впоследствии, это помещение имело одно очень большое неудобство, которое, впрочем, в октябре месяце, при теплой осенней погоде, не могло дать себя почувствовать.

Против школы, прямо через дорогу, в глубине двора стоял почтенный, настоящий барский дом, окруженный с трех сторон примыкавшим к нему обширным тенистым садом. В этом-то доме жила основательница школы и ее семья — отец, мать, сестра.

Отец ее был генерал николаевских времен, кажется, сослуживец Клейнмихеля, — высокий, худой старик, полу-мертвец. Неизлечимый недуг буквально, как говорится, «приковал его к одру». Старик проводил свои последние дни или, вернее, годы, не вставая с постели. Жизнь его только и поддерживалась ежедневными впрыскиваниями морфия. Старшая дочь производила эти впрыскивания, и после них больной оживал, избавляясь на время от своих тяжких страданий.

Мать и обе дочери производили на меня очень приятное впечатление. Между сестрами, впрочем, было мало общего.

Старшая — сдержанная особа, очень любезная и внимательная, с мягкими, спокойными манерами, с тихим, ровным голосом. Из таких девушек жизнь вырабатывает самоотверженных Антигон, добрых, честных жен, прекрасных матерей семейств. Тихо, но не бесследно такие женщины проходят в мире… Младшая же сестра, С. А. (основательница школы), была ее живым контрастом. Наружность ее была также симпатична, хотя совершенно в другом роде. Худощавая, нервная, с живыми темными глазами… Вся — огонь, пламя; вечно увлекающаяся, еще более старшей сестры готовая на самопожертвование, готовая забыть себя ради идеи, ради общественного блага. Обращение ее было нервное, — то спокойное, тихое, то резкое, порывистое; в голосе ее слышалась неравная дрожь. В загадочной глубине ее выразительных темно-карих глаз было что-то трагическое, что-то роковое, невольно заставлявшее опасаться за нее. Эта молодая девушка не жила, но горела… Многие впоследствии находили, что С. Л. кончила печально. Я же всегда думал, что она кончила так, как должна была кончить, и не было иного исхода для этой натуры — кипучей, страстной и несчастной…

В следующие два дня — пятницу и субботу — я устраивал свое помещение и приводил в порядок всю школьную обстановку. Нужно было повесить в школе висячую лампу, развесить по стенам раскрашенные картины из св. писания, из русской истории и рисунки с изображением разных зверей и птиц. Нужно было переписать книги, имевшиеся в школьной библиотеке, и составить наскоро каталог.

В эти дни с утра до вечера ко мне приходили «записываться» желающие поступить в школу — мальчики и девочки, иные в сопровождении отца или матери, иные же, побойчее, — одни. В эти два дня записалось человек 40, да на следующей неделе, уже во время занятий, прибыло еще около 20 человек из соседних деревень. С. А. ранее уже сама начинала урывками заниматься с ребятами и теперь пустила самые заманчивые слухи об ее «новой школе».

Некоторые из отцов, приводившие ко мне своих ребят, спрашивали меня:

— Правду говорят, что ты можешь в одну зиму научить читать и писать?

— Постараюсь даже научить скорее… месяца в три! — отвечал я.

— Ой ли! — с изумлением говорили отцы, недоверчиво покачивая головой. — Что уж больно скоро… Ведь этак, пожалуй, и мы, старики, учиться к тебе придем!

— Ну, что ж, — говорю, — и в добрый час! Только хватит ли меня одного на всех!..