Из воспоминаний сельского ветеринара

По правде говоря, он стал даже излишне откровенен. К этому времени его большая рюмка в третий раз опустела наполовину, а я по опыту знал, что йоркширцы плохо переносят виски. Мне доводилось видеть, как дюжие молодцы, спокойно выдувавшие по десять пинт пива в местных трактирах, падали под стол, только нюхнув янтарный напиток. А щупленький мистер Олдерсон вообще почти не пил, и меня начала разбирать тревога.

Но сделать я ничего не мог и только слушал, как он предается воспоминаниям. Теперь он полулежал в кресле, совершенно расслабившись, устремив рассеянный взор куда-то поверх моей головы. По правде сказать, я сильно подозревал, что он попросту забыл про меня — во всяком случае, когда после очередного рассказа, он оторвался от созерцания прошлого и скользнул взглядом по мне, то несколько секунд рассматривал мое лицо, словно стараясь понять, кто я такой. А поняв, видимо, вспомнил об обязанностях хозяина и потянулся за бутылкой. Но тут он увидел настенные часы.

— Ох, черт, уже четыре. Что-то мы засиделись. Ложиться вроде бы и не стоит, но все-таки нам обоим надо соснуть часок-другой.

Он одним глотком допил свое виски, бодро вскочил на ноги, деловито посмотрел по сторонам и упал головой прямо в очаг, загремев решеткой.

Оледенев от ужаса, я вскочил, чтобы помочь барахтающейся в очаге щуплой фигуре, но моя тревога оказалась напрасной: через две-три секунды он уже стоял на ногах и смотрел на меня так, словно ничего не произошло.

— Ну, мне пора, — сказал я. — Спасибо за виски. Задерживаться дольше не имело смысла — шансов услышать от мистера Олдерсона что-нибудь вроде «С богом, сын мой», явно было очень и очень мало. Тем не менее у меня сложилось утешительное убеждение, что все будет хорошо.

Когда я направился к двери, мистер Олдерсон сделал вполне приличную попытку проводить меня по всем правилам, но чувство направления ему изменило — ударившись о мое плечо, он отлетел в противоположный угол кухни, где привалился к высокой горке. Его лицо под рядами тарелок с узором из ивовых листьев взирало на меня с простодушным недоумением. Поколебавшись, я пошел назад.

— Я поднимусь с вами по лестнице, мистер Олдерсон, — произнес я деловым тоном, и он без всяких возражений позволил мне взять себя под руку и отвести к двери в дальнем углу.

Когда мы начали подниматься, скрипя ступеньками, он споткнулся и чуть было не слетел вниз, но я успел обхватить его за талию. Он поглядел на меня, буркнул: «Спасибо, малый», и мы ухмыльнулись друг другу, а потом продолжили подъем.

Мы прошли, обнявшись, через площадку до двери его спальни, и, остановившись там, он словно хотел что-то сказать, но только раза два кивнул мне и скрылся внутри.

Я постоял под дверью, с беспокойством прислушиваясь, не донесется ли изнутри шум падения, но тут же тревога моя улеглась: донеслось оттуда громкое пение без слов, смахивающее на мычание. Да, все будет хорошо!

Наш медовый месяц удался на славу — особенно учитывая, что мы провели его, занимаясь туберкулинизацией[7] коров. В любом случае мы были куда счастливее десятков моих знакомых, которые после свадьбы отправлялись на месяц в плавание по солнечному Средиземному морю, а потом вспоминали об этом без малейшего удовольствия. Нам с Хелен он подарил все самое главное — радость, смех, ощущение товарищеской близости, хотя длился всего неделю, и, как я уже упомянул, мы провели его, делая туберкулиновые пробы.

Идея эта возникла как-то утром за завтраком, когда Зигфрид после бессонной ночи, проведенной в стойле кобылы, страдавшей коликами, протер покрасневшие глаза и принялся вскрывать утреннюю почту. Из плотного министерского конверта высыпалась толстая пачка бланков, и он ахнул.

— Господи! Вы только взгляните, чего они хотят! — Он разложил анкеты на скатерти и начал лихорадочно читать длинный список ферм. — Требуют, чтобы мы на следующей неделе провели туберкулинизацию всего скота в окрестностях Эллерторпа. Безотлагательно. — Он свирепо поглядел на меня. — А на следующей неделе вы женитесь, так?

Я виновато заерзал на стуле.

— Боюсь, что да.

Зигфрид яростно схватил ломоть поджаренного хлеба и начал шлепать на него масло, как каменщик — раствор на кирпичную кладку.

— Чудесно, а? Работы невпроворот, неделя туберкулинизации в самом глухом из здешних углов, а вам именно сейчас приспичило жениться. У вас медовый месяц, порхаете и наслаждаетесь жизнью, а я тут свивайся в кольца и лезь вон из кожи! — Он злобно впился зубами в ломоть и с хрустом принялся его жевать.

— Мне очень жаль, Зигфрид, — пробормотал я. — Но откуда мне было знать, что я невольно вас подведу? Не мог же я предвидеть, что именно сейчас привалит столько работы и министерство именно сейчас потребует проверки!

Зигфрид перестал жевать и негодующе уставил на меня палец: