Из воспоминаний сельского ветеринара

Да и ждать долго не придется, думал я, взбегая на знакомое крыльцо Хестон-Грейнджа. Я ворвался в кухню и обвел ее разочарованным взглядом. Никого! А я почему-то был уверен, что Хелен ждет меня здесь с заранее распростертыми объятиями. Я во весь голос окликнул ее по имени — никакого ответа. Я застыл на месте, напряженно прислушиваясь, но тут из внутренней двери появился ее отец.

— Сын у тебя, — сказал он.

Я уцепился рукой за спинку стула.

— Как…

— Сын у тебя.

До чего же он спокоен!

— Когда?..

— Минут десять назад. Сестра Браун как раз позвонила. Интересно, что ты так сразу и вошел.

Я все еще держался за стул, и он внимательно на меня посмотрел.

— Плеснуть тебе виски?

— Виски? А зачем?

— Да так. Очень ты побелел. Ну уж перекусить тебе надо обязательно.

— Нет, нет, нет! Спасибо. Я сейчас же туда. Он улыбнулся.

— Торопиться некуда. И не до тебя им сейчас. Лучше сначала поешь.

— Спасибо, не хочу. Можно… можно я возьму вашу машину?

Выруливая на дорогу, я все еще дрожал. Ну почему мистер Олдерсон не подготовил меня постепенно? Сказал бы для начала: «А у меня для тебя новость» или еще что-нибудь такое, вместо того чтобы оглушить с места в карьер. Когда я остановил машину перед домом сестры Браун, то все еще по-настоящему не понял, что я — отец.

Гринсайдский родильный дом — название звучное и внушительное, хотя на самом деле это было просто жилище сестры Браун. На свою практику она имела официальное разрешение, и случалось, что у нее одновременно лежали две-три роженицы из Дарроуби и его окрестностей.

Дверь мне открыла она и всплеснула руками.

— Мистер Хэрриот! Ну, за вами дело не стало! Откуда вы взялись?

Была она бодрой энергичной женщиной невысокого роста с насмешливыми глазами. Я смущенно улыбнулся:

— Да вот… Заехал к мистеру Олдерсону, а он мне и сказал.

— Могли бы дать нам все-таки время искупать маленького, — заметила она. — Ну что поделаешь, поднимитесь, посмотрите на него. Просто молодчага — девять фунтов!

По-прежнему словно во сне я поднялся следом за ней в маленькую спальню. Хелен лежала на кровати, лицо у нее раскраснелось.

— Здравствуй, — сказала она. Я подошел и поцеловал ее.

— Как это было? — спросил я боязливо.

— Ужасно, — ответила Хелен без особого удовольствия и кивнула на колыбель рядом с кроватью.

И я впервые узрел моего сына. Малютка Джимми был кирпично-красного цвета, лицо у него выглядело оплывшим, как у пропойцы. Пока я наклонялся над ним, он стиснул крохотные кулачки под подбородком, казалось, в нем происходит отчаянная внутренняя борьба. Лицо его раздулось и побагровело — такие гримасы он строил. Затем из глубины складочек в меня злобным взглядом впились его глаза, и он высунул кончик языка из уголка губ.

— Господи! — вскричал я.

Сестра Браун с недоумением посмотрела на меня:

— Что с вами?

— Он какой-то страшненький…

— Что-о?! — Она смерила меня свирепым взглядом. — Мистер Хэрриот! Да как у вас язык повернулся? Такой красивый мальчик!

Я снова заглянул в колыбель. Джимми приветствовал меня кривой злоехидной усмешкой, полиловел и пустил несколько пузырей.

— Вы уверены, что с ним ничего такого нет?

С кровати донесся слабый смешок, но сестра Браун не сочла мои слова сколько-нибудь забавными.

— Такого? Что, собственно, вы имеете в виду? — Она негодующе выпрямилась.

— Ну, э… — сказал я, переминаясь с ноги на ногу. — Может быть, с ним что-то не так?

Мне почудилось, что она вот-вот меня ударит.

— Что-то… Да как вы смеете! О чем вы говорите? В жизни не слышала подобной чепухи! — Она умоляюще оглянулась на кровать, но глаза Хелен были закрыты, хотя она чуть-чуть улыбалась.

Я отвел взбешенную хозяйку дома в сторону.

— Сестра Браун, а у вас случайно еще одного тут нет?

— Одного — чего? — спросила она ледяным тоном.

— Ну младенца. Так сказать, новорожденного. Мне хотелось бы сравнить Джимми с каким-нибудь таким же.

Глаза у нее полезли на лоб:

— Сравнить его? Мистер Хэрриот, я не хочу вас больше слушать. Вы святого выведете из терпения!

— Но я же вас прошу, — повторил я. — Еще одного у вас не найдется?

Она молча уставилась на меня, как на нечто доселе неведомое и немыслимое.

— Ну… в соседней спальне лежит миссис Дьюберн. Малютка Сидни родился почти одновременно с Джимми.

— Можно я на него посмотрю? — умоляюще воззвал я к ней.

Она заколебалась, но ее губы сложились в сострадательную улыбку:

— Вы… вы… Хорошо, погодите минутку. Сестра Браун вышла в соседнюю комнату, и до меня донеслись неясные голоса, потом она вернулась и сделала мне знак войти.

С миссис Дьюберн, супругой мясника, я был давно знаком. Ее обрамленное подушкой лицо было усталым и раскрасневшимся, как у Хелен.

— Мистер Хэрриот, вот уж не ждала вас увидеть! Я думала, вы в армии.

— Точнее говоря, в ВВС, миссис Дьюберн. У меня… э… увольнительная.

Я заглянул в колыбель. Сидни тоже был темно-красный и оплывший, и в нем тоже происходила какая-то внутренняя борьба, выражавшаяся в нелепых гримасах, которые завершились оскалом беззубых десен. Я невольно попятился и сказал:

— Какой красивый мальчик!

— Да, ведь правда ужасно миленький? — с нежностью произнесла его мать.