Из-за стены

Он наклонился и стал торопливо собирать с пола рассыпанные документы обратно в чемодан, желая поскорее с этим покончить и вырваться наконец на свежий воздух из душного, пропитанного парами алкоголя зала, находиться в котором становилось уже совершенно невозможно. На глаза попалась записная книжка в кожаном переплете. Петер рассеянно поднял ее и пролистал. Страницы были тщательно пронумерованы и плотно записаны мелким убористым почерком. Из любопытства заглянув в последние заполненные страницы, он с удивлением обнаружил на одной из них свое имя. Вернувшись на пару листов назад, он решил почитать внимательней и понял, что это тот самый журнал, который ведет Майер для отчетности перед «штази». Не задумываясь, он сунул блокнот в карман порванного пиджака и вернулся к прежнему своему занятию.

– Петер, с вами все в порядке? – Обеспокоенно спросила его Рита, помогавшая собирать документы с пола и о существовании которой в последние несколько минут он совершенно забыл.

– Да, все хорошо… – Ответил он, осознав, что за все время после драки не обмолвился с ней и фразой в противовес тому словесному вулкану, что от волнения извергал прежде. – Здесь слишком душно, давайте поскорее закончим и уйдем отсюда.

Глава 6

Майер наконец увидел приближающихся к автобусу Риту и Хартманна, болтающих и смеющихся так, будто были знакомы вечность, а не какой-то час. Это вызывало в нем величайшую досаду. Что сделал этот вечно витающий в облаках сопляк, чтобы девчонка так к нему прониклась? Он был уверен: пары дефицитных в Советах нейлоновых чулок и нескольких восторженных комплиментов будет достаточно, чтоб она в первый же вечер прибежала к нему в номер – от коллег по «штази» Майер был наслышан о сговорчивости советских гидов. Как же он был разочарован и зол, получив в ответ отповедь, о которой и помыслить не мог, долго благодаря потом свою природную находчивость за то, что ситуацию кое-как удалось замять. К приставленной к ним переводчице он испытывал смешанные чувства: с одной стороны – уважение к ее приверженности партийной идеологии и достойному для девушки поведению, с другой – он был донельзя раздражен отказом какой-то русской пигалицы, которая лет двадцать тому назад в ногах бы у него валялась, умоляя оставить при себе, лишь бы избежать отправки во Флоссенбюрг. Но Майер слишком хорошо понимал, что времена теперь изменились и приходится играть по новым правилам. За прошедшие семнадцать лет он настолько сросся со своей новой личностью, что порой забывал, что прежде его звали вовсе не Густав Майер.