Из-за стены

Едва старики скрылись из виду, затерявшись в вокзальной толчее, Рита потянула Петера за рукав, безмолвно пригласив следовать за собой. Шла она очень быстро. Петер подстраивался под ее шаг, на ходу засыпая вопросами – из только что произошедшего разговора он почти ничего не понял.

– Куда мы идем? – спросил он в дверях вокзала, ведущих в город.

– Здесь недалеко, буквально три дома. Гончарная, 11, – ответила девушка.

– Зачем? О чем вы говорили? Кто такой «baryga»? Я правильно понял, он унес наш чемодан?

– Вы все правильно поняли. Вы понимаете русский? – удивилась Рита.

– Не очень хорошо, – ответил Петер, – я учу. У нас все учат, я думал, вы знаете.

– Нет, я раньше не работала с молодежью, – ответила девушка, не сбавляя шага.

Она повернула направо, в сторону, противоположную той, что шел Петер, выходя в город предыдущий раз, и свернула за угол вокзала на небольшую, узкую по сравнению с Невским, улочку, начинавшуюся скромным трехэтажным особняком в классическом стиле, построенном, вероятно, в первой половине прошлого столетия: совершенно не соответствующего эклектичной вычурности соседних зданий, без малейшего намека на декор, с обшарпанным желтым фасадом, как в классических романах Достоевского.

– Разве у вас в университете нет студенческих обменов?

– Есть, но я специализируюсь на испанском, с вашими соотечественниками общаюсь только на работе, – улыбнулась Рита.

Петер хотел было спросить, откуда в таком случае она настолько хорошо владеет немецким, но почувствовал, что его опять уносит не в ту сторону, что он вновь переходит ту невидимую грань, которую не должен переходить ни в коем случае. И что в очередной раз выпадает из действительности, забывая о том, куда направляется и с какой целью.

– Вы так и не ответили, куда мы идем? – произнес он вместо вертевшегося на языке вопроса.

– Уже пришли, – ответила Рита, поравнявшись с очередным образцом эклектики, в которой, впрочем, была исполнена половина улицы.

Дом, возле которого они остановились, с фасадом терракотово-розового оттенка, лет пятьдесят назад, должно быть, поражал прохожих богатством своего декора, выделявшегося на фоне соседних зданий и сразу дававшего понять, где здесь сдаются самые дорогие квартиры. За прошедшие полвека фасад поизносился – при незначительных реставрационных работах его вполне можно было вернуть в начальное состояние, но городское управление, кажется, не было в этом заинтересовано. Таких зданий в Ленинграде было много, Петер обратил на это внимание еще во время своего марш-броска по Невскому. Он не любил эклектику, предпочитая современные решения, но не мог спокойно наблюдать, что к архитектурному наследию относятся столь небрежно.

– Петер! – выдернула его из размышлений гид. – Вы меня слышите?

Он поймал себя на том, что внимательно изучает барельефы оконных наличников третьего этажа, выполненных виде женских голов в окружении какой-то растительности.

– Да, да, конечно, – поспешно ответил он.

– Я говорю, что мы пришли. И лучше бы нам поторопиться, – сказала девушка, указывая на вход в какое-то заведение со странным названием «Рюмочная».

Что оно означало, Петер не знал. Рюмка – это, кажется, что-то вроде маленького стакана? Гид привела его в магазин стеклянной посуды? Додумать, впрочем, он не успел, оказавшись в сумрачном помещении, заставленном высокими закусочными столиками как те, что были в вокзальном буфете. В нос ударила смесь запахов вчерашнего перегара и свежего спирта. Петеру стало нехорошо – он плохо переносил алкоголь. В реальность вновь вернула девушка-переводчик.

– Теперь смотрите внимательно, – прозвучал ее голос. – Возможно, увидите здесь этого вашего люмпена.

– Какого?

– Который спал на скамейке, под которую вы задвинули чемодан. Ну же, Петер, вспоминайте, во что он был одет! Если он еще здесь, то и чемодан, скорее всего, при нем.

– Почему?

– Да потому, что рюмочная – первое место, куда пойдет вокзальный бродяга, проснувшись. Ему надо сначала выпить, он же алкоголик, понимаете? А только потом он пойдет продавать чемодан.

Петер не понимал. Его вело от густого перегара, стоявшего в воздухе. Единственное, что было ему ясно – надо поскорее разглядеть в этой массе одетых в серое и черное людей разной степени трезвости (а заведение было действительно полно под завязку) того типа с вокзала, что спал на скамейке. Петер усиленно вспоминал, во что же он был одет, было ли в его наряде что-то особенное? Кажется, черное заскорузлое пальто, лоснящееся от грязи, обувь… Обувь он вспомнить не мог. Головной убор… Точно! Его же тогда еще удивило, что на спящем, несмотря на сезон, была эта русская меховая шапка с подвязанными ушами, такая же засаленная, как и пальто. Взгляд Петера лихорадочно метался по залу питейной, пока наконец не выцепил знакомую шапку в дальнем его углу.

– Кажется, я его вижу, – шепнул он Рите. – Пойдемте!