Из записок бывшего крепостного человека

В январе (1879) ездил с евреем смотреть заготовленный лес. Проезжая озером, мы провалились. Мы едва успели выскочить из саней. Провалившиеся до самой шеи лошади стояли в воде до тех пор, пока не подъехали на подводах латыши, которые и вытащили их. Обсушиваться и отогреваться я отправился к латышу, арендатору лесных лугов.

Большая его изба разделялась на две части. Устройство кухни необыкновенное. Она состоит из четырёх каменных стен, постепенно суживающихся и кончающихся отверстием шириною обыкновенной трубы. В этой трубе несколько железных палок для копчения ветчины, гусей и рыбы. Пол тоже каменный. Такая кухня у всех латышей. Бедные делают стены, из прутьев плетённые, и обмазывают их глиною. Тяга в кухнях очень большая, и поэтому там всегда холодно.

В феврале приезжал осматривать работы по линии В. К. Мекк. На 234-й версте в одном из вагонов лопнул бандаж. Поезд едва успел остановиться всего за три сажени до моста. Если бы не удалось остановить, поезд свалился бы с моста. Приехав в Либаву, Мекк заказал обед и послал за оркестром Нордмана. Когда ему сказали, что оркестр Нордмана не может явиться, так как играет в городском театре, Мекк велел объявить Нордману, что он предлагает ему триста рублей и ужин с шампанским и что, если он не явится немедленно, больше никогда приглашать его не будет. Через полчаса Нордман явился со всем оркестром, а театр, в котором шла оперетка, остался без музыки.

В марте И. С. Зиберт вызвал меня телеграммой в Москву. Я немедленно явился и узнал, что мне предлагается быть доверенным по постройке таможенных зданий в Либаве с жалованьем по двести рублей в месяц и с добавлением 15 % с чистого барыша.

Я, разумеется, согласился и хотел уехать обратно в Либаву 28 марта, но потом решил ещё раз зайти к Зиберту утром в четверг. Когда я 29-го приехал на Смоленский вокзал, узнал, что пассажирский поезд, на котором я хотел было ехать, потерпел крушение. Разбито было девять вагонов и убито около семидесяти пассажиров.

Не хотел Господь моей гибели. Утром, около пяти часов, поезд подошёл к месту катастрофы близ станции «Петушково». Полотно дороги на этом месте было высотою не больше сажени и путь был прямой. В потерпевшем крушение поезде отбиты были буфера, и вагоны лежали на откосе. От одного из вагонов третьего класса остался лишь один пол, который был весь в крови. Путь был изломан, четыре рельса согнуты, шпалы расщеплены.

Пассажиры нашего поезда сошли посмотреть на место крушения. Многие взяли с собою щепы от шпал, находя, что шпалы гнилые. На первой станции кто-то из пассажиров написал в жалобной книге заявление о гнилости шпал, и многие подписались. Я не подписался, потому что, по моему мнению, на прямом пути костыли продолжали бы держаться в шпалах, если бы даже они и были гнилые. Я верил объяснению, что в одном из вагонов лопнул бандаж, он сошёл с рельсов и стал поперёк пути.

В Либаве мы и работали и развлекались. Ольга Христофоровна Ададурова устроила любительский спектакль в пользу бедных учеников и выручила чистых рублей двести.

В августе ездил по делам в Вильну. Проезжая чрез Остробрамские ворота, над которыми помещается часовня с чудотворною иконою Божией Матери, я невольно вспомнил Москву и Иверские ворота. В Вильне мне рассказали о случае, как один помещик сделал пожертвование для иконы — дорогой французский ковёр, ожерелье и проч. Через несколько времени помещик приехал опять и около иконы не нашёл ни ковра, ни ожерелья. Для разъяснений он поехал к ксендзу. Каково же было его удивление, когда он своё ожерелье увидел на шее хорошенькой племянницы ксендза и ковёр на полу в его квартире.

21 ноября было получено известие о взрыве вагона императорского поезда[103]. Все были возмущены, и не только русские, но и немцы. По поводу избежания государем опасности служили молебны и устраивали иллюминации.

В декабре за работы по железной дороге получил от Зиберта пять тысяч рублей.

На праздниках заезжал с визитом к отставному майору Михайловскому. Он ставил горшок со щами в печь. Получая тридцать три рубля в месяц пенсии, он вынужден был сам и стряпать, и стирать, и шить себе бельё…

В Либаве мы веселились по-своему. Как-то на пирушке у Кузьмина был в числе гостей автор пьес «Иван Ключник» и «Блуждающие огни» Л. Н. Антропов с женою. Он пел много куплетов собственного сочинения под аккомпанемент жены на рояле. Между прочим он пел:

Посещение министра
Совершилось очень быстро;
И на станции Либаве
Много сильно захворали.
Всех ругал он понемногу;
А за что, известно Богу.
А строителей по порту
Отослал всех прямо к чёрту.

Затем мы пропели вирши на начальство, припевая после каждой строчки: «Ходи браво, ходи смело, лучше будет дело». Вот часть этих стихов: