Из зарубежной пушкинианы

Перелистываю несколько страниц и нахожу опубликованный Толстым в Париже перевод на французский язык стихотворения Пушкина «Черная шаль» (Le Schal Noir par Al. Poushkin). Перевод выполнен в двух вариантах: один из них прямо подписан — Яков Толстой, другой инициалами — J. T. Где были опубликованы эти переводы, неясно. Между прочим, известно, что в письме к М. Н. Лонгинову Толстой обещал прислать ему свой перевод «Черной шали».

Вот еще некоторые находки: неизвестное письмо Н. В. Гоголя, адресованное в Париж А. П. Толстому, письма В. А. Жуковского, адресованные П. Б. Козловскому, письма П. А. Вяземского Я. Н. Толстому и П. Б. Козловскому, письма князя П. В. Долгорукова, адресованные Штуберу (секретарю Козловского) в Париж, стихи и письма сестры князя Козловского Марии Борисовны Даргомыжской, письма ее сына композитора А. С. Даргомыжского. Эти письма и документы не были известны и не публиковались. Интересны два письма Зинаиды Волконской, адресованные князю Козловскому в Варшаву и написанные в марте 1839 года. В одном из них она обращается к Козловскому с просьбой о помощи польской церкви святого Станислава в Риме; в другом — вспоминает о своем посещении Варшавы, о русских песнях, которые напомнили ей дорогую родину. Зинаида Волконская, с которой Пушкин встречался в Москве и которую он назвал «царицей муз и красоты», и на чужбине оставалась русской до конца своих дней. В одном из томов нахожу заграничные паспорта Толстого в Англию, Германию и Бельгию, подписанные русским послом в Париже Киселевым, рецензию на его книгу 1840 года «Взгляд на русское законодательство».

П. Б. Козловский и Я. Н. Толстой, два разных человека, столь непохожих друг на друга, прожили разные жизни и оставили по себе разную память. Но безразличное время, которое Пушкин называл «завистливой далью веков», соединило, перемешало их письма и бумаги.

Каким путем архив Козловского слился с архивом Толстого? Какой оказалась судьба этих документов после смерти Толстого? На эти и на многие другие вопросы еще предстоит ответить. Да и сам этот архив еще ждет тщательного изучения. В архиве я насчитал более тысячи документов. В этой книге будет рассказано только о некоторых из них.

Письмо, написанное в день смерти Пушкина

Итак, 8 апреля, вечером, я возвращался из Парижской национальной библиотеки и быстро шел вдоль улицы Ришелье. Перед театром «Комеди Франсез», напротив фонтана Мольера, я остановился у витрины магазина, уставленной старинным оружием, пистолетами и ружьями. Это был магазин Лепажа, тот самый, в котором были куплены пистолеты Онегина. На них он дрался на дуэли с Ленским («Лепажа стволы роковые»). Над входной дверью «славный ружейный мастер» (так назвал Лепажа сам Пушкин в примечаниях к «Евгению Онегину») выбил дату основания фирмы: 1716 год. И в размышлениях о дуэли Онегина с Ленским я вдруг вспомнил, что только сегодня в зале рукописей, разбирая архив, я нашел и прочел письмо Якова Толстого, отправленное в Варшаву из Петербурга в самый день смерти Пушкина, 29 января 1837 года. В письме Толстой рассказывал князю Козловскому о дуэльной истории и гибели поэта. Я вспомнил, как волновался, читая это письмо. Что чувствовал в этот день Толстой, друг юности Пушкина, и что отлилось у него на бумаге? Вот полный перевод этого письма с французского:

«Санкт-Петербург, 29 января 1837 года. Я ждал, мой дорогой и милый князь, подходящий случай, чтобы написать Вам, так как вот уже более месяца, как я вернулся на милую родину, но так как этот случай не приходил, я больше не могу хранить молчание. Я могу Вам сказать, что я был совершенно доволен приемом, который мне был оказан, есть только одно обстоятельство, которое меня несколько огорчает. Это то, что наши литераторы иначе смотрят на вещи, нежели мы, жители Запада, и урезонить их совсем не просто: редактор Северной пчелы [Булгарин], например, находит, что мои статьи недостаточно вески, и ставит самого себя в пример; он не хочет понять, что тот, кто говорит слишком много, ничего не говорит; кстати, я надеюсь, что мои аргументы издалека будут более убедительны, чем вблизи. Мое пребывание здесь было для меня очень полезно, и я имел случай разубедиться во многих вещах, которые мне представлялись с преувеличенной точки зрения: люди и вещи много лучше, чем их представляли, и главное, люди прекрасны, тот, с которым у меня были самые непосредственные отношения, преисполнен чести и порядочности. Я не испытывал никакой трудности получить то, что я просил, теперь мне остается преодолеть одну, ту, которая происходит от перемены моего положения, трудность иерархическую, и которую такой философ, как я, презирал бы, но так как я должен поступить на службу, то мне надо также подумать и о чине, который мне дадут; иначе говоря, дело идет о том, чтобы сделать меня надворным советником вместо коллежского; впрочем, Вы можете себе представить, что я не буду браниться из-за такого пустяка, таким образом Вы можете считать мое дело законченным.