Из зарубежной пушкинианы

Несколько ксероксов стояли у стены читального зала. Чтобы снять ксерокопию одной страницы, нужно было опустить в щель аппарата один дайм — десятицентовую монету. Я подошел к дежурному полицейскому, огромному негру, сидевшему за столом у выхода, и разменял у него несколько долларов на даймы. Я уже успел скопировать несколько страниц, когда дежурная остановила меня. Переплетенные рукописи запрещалось копировать самому. Следовало оставить заказ, оплатить его, и через неделю копия будет готова. Так я и сделал. Оставалось лишь позвонить в Принстон и попросить моего друга профессора Джорджа Тэйлора получить и прислать мне в Москву драгоценную копию.

При выходе из здания Томаса Джефферсона, где помещалась Библиотека Конгресса, полицейский не обратил на меня ни малейшего внимания. Я вспомнил, что и при входе никто не проверял ни моего паспорта, ни сумки. Как мне объяснили знакомые, во многих американских библиотеках книги и рукописи имеют экслибрисы, обработанные слабым радиоактивным препаратом. Зажигается табло, и по сигналу тревоги злоумышленника немедленно останавливают. Нет, это не знак доверия к читателю, а просто рациональное использование современной техники.

Я вышел на оживленную 1-ю улицу, по которой медленно протекал бесконечный поток машин. Под беспощадным августовским солнцем город задыхался от раскаленного асфальта и бензинового угара. Впереди в знойном мареве будто проплывал белоснежный купол конгресса. За конгрессом, перед Национальной галереей, я прошел мимо увитого плющом здания Смитсоновского института, похожего на староанглийский замок и странно контрастировавшего своими башнями и зеленью на фоне тяжеловесной безликой архитектуры города. Только утром в этом здании, в институте Кеннана, я напал на след дневника. На его розыски у меня был всего один день. И вот теперь, когда я нашел его, нужно было уезжать, а дневник оставался непрочитанным. Эта мысль не давала мне покоя.

Я еще не знал в этот знойный вечер, что завтра мне предстоит самый трудный из пережитых мной перелетов. Американская администрация отменила прямые авиарейсы из США в Москву. Я улетал последним рейсом Аэрофлота. Целый день наш самолет не заправляли, а когда мы наконец поднялись в воздух, то объявили, что горючего мало и мы вынуждены сделать посадку в Канаде. Потом — бессонная ночь в аэропорту в Монреале и перелет через океан. В общем, у меня было время вспомнить историю моей американской находки. История эта началась давно…

Вскоре после гибели Пушкина В. А. Жуковский написал в феврале — марте 1837 года письмо Бенкендорфу, в котором подвел итог порученному ему делу: разбору бумаг покойного поэта. В этом письме В. А. Жуковский, в частности, писал: «Пушкин был знаком целому Петербургу; сделали для погребения его то, что делается для всех; дипломатический корпус приглашен был, потому что Пушкин был знаком со всеми его членами». Именно это свидетельство В. А. Жуковского побудило впоследствии П. Е. Щеголева, исследовавшего дуэльную историю и гибель поэта, обратиться к материалам донесений дипломатов, современников Пушкина, аккредитованных при русском дворе. Собирать и изучать этот материал П. Е. Щеголев начал еще до Первой мировой войны. Вот как пишет об этом он сам:

«Предполагая, что в депешах и донесениях иностранных дипломатов, находившихся при Петербургском дворе в 1837 году, могут оказаться сведения, любопытные для истории дуэли Пушкина с бароном Геккерном, я обратился в Пушкинскую академическую комиссию с просьбой о содействии в разыскании сих материалов. Комиссия отнеслась весьма сочувственно к моему предложению и постановила возбудить соответствующее ходатайство у министра иностранных дел. Министр, идя навстречу ходатайству комиссии, поручил нашим представителям при иностранных дворах войти в сношение с министрами держав, при которых они аккредитованы, по вопросу об извлечении из дипломатических архивов могущих там быть сообщений о дуэли и смерти Пушкина. Поручение министра было выполнено нашими представителями в Афинах, Берлине, Вашингтоне, Вене, Дрездене, Копенгагене, Лондоне, Мюнхене, Париже, Риме, Стокгольме и Штутгарте. Безрезультатными оказались только поиски в Афинах и Вашингтоне… В ответ на обращение нашего посла в Вашингтоне Государственный департамент уведомил его, что „несмотря на тщательный пересмотр донесений, как г-на Клея, так и генерального консула Абрагама П. Гибсона, и разной другой переписки за 1837 год, не удалось найти каких-либо сведений, касающихся дуэли и преждевременной смерти русского поэта“».