В словах, которые Леритье вложил в уста Видока, мы слышим голос Ночного зрителя Ретифа де ла Бретонна, парижского детектива. В сцене, где Видок описывает, каким образом он умудрился проникнуть в особо засекреченный притон, звучит характерное для него бахвальство: смеясь, он рассказывает, что с огромным трудом «вползал» в доверие к «этому стаду отморозков». В результате доверчивые преступники заранее информировали провокатора о готовящихся грабежах, подписывая, таким образом, ордеры на собственные аресты. Вначале Видок работал один, однако в 1812 году старшие полицейские чины, пораженные впечатляющими результатами его деятельности, предоставили в его распоряжение трех инспекторов. Видок начал охотиться за «крупной рыбой». Из последнего тома «Мемуаров» мы узнаем, что он начал применять в работе научный метод: анализируя свои прошлые, успешно раскрытые дела, составлял психологические типы преступных личностей. По мере того, как количество людей под началом Видока росло (в 1817 году их было уже двенадцать), Видок продолжал «убегать вместе с зайцем» и одновременно «травить его гончими», периодически переодеваясь и притворяясь мелким воришкой, чтобы вместе с другими ворами участвовать в уличных налетах. В тексте постоянно встречаются куски, написанные на воровском «арго», что, вероятно, страшно нравилось читателям. После публикации «Мемуаров» Видока появилось немало словарей арго, пользовавшихся популярностью среди читателей буржуазного класса. Впрочем, то же самое случилось в Лондоне за век до этого, после постановки пьесы Джона Гея[89]
«Опера нищего». К счастью, сам Видок составил двухтомный «Словарь арго», в котором присутствовали как перевод слов с арго на обычный французский, так и наоборот. Вооруженный словарем, читатель мог легко представить себя участником веселой воровской попойки, происходившей в какой-нибудь таверне, выпивающим кружку за кружкой и на чистейшем арго ругающим этих «полицейских свиней».Как и в случае в Ретифом, положение Видока как рассказчика и детектива неоднозначно. Оба страшно сердятся и обижаются, когда их персонажей принимают за преступников, однако ни один не хочет также становиться на сторону властей. Наоборот, они ругают власти за лень, равнодушие и взяточничество. Однако хотя оба и жалуются на то, что власти им не помогают, совершенно ясно, что сами они предпочитают охотиться в одиночку. Собственно, мемуары Видока лишь подтверждают распространенное на протяжении двух веков мнение о полицейском шпионе, который, притворившись спящим в темном углу кафе, подслушивает разговоры за соседними столиками.
Многое из того, что описано в «Мемуарах» Видока, технически говоря, не является детективной работой, поскольку всеведущий герой в малейших подробностях описывает преступление еще до того, как оно совершено. Когда же Видок все-таки встречается с преступлением, корни которого ему неизвестны, он использует на удивление примитивные для «отца криминологии» методы. Например, вора Ото он узнает по башмакам, отпечатки которых сравнивает с найденными на месте преступления. Однако такие случаи — скорее исключения, чем правила. Необыкновенная сила Видока состоит в его бесстрашном умении притворяться преступником. Конечно, на это можно возразить, что на самом деле Видок притворяется детективом, на самом деле являясь преступником. По мере того, как репутация Видока крепла, люди потянулись к нему за советом, и в результате после второго увольнения в 1832 году, Видок открыл частную сыскную контору, которую он назвал «Универсальная служба» (