Из жизни двух городов. Париж и Лондон

Кювье отметил, что его коллеги палеонтологи в значительной степени упускают из виду окаменевшие останки четвероногих существ, предпочитая классифицировать ракушечники и рыб, поскольку они, как правило, сохранялись в более или менее полном виде. Кости же четвероногих млекопитающих чаще всего оказывались разбросанными — ведь их смерть наступала чаще всего в результате нападения хищника, а если животное умирало естественной смертью, его останки поедали падальщики. Разбирая груды костей, палеонтологи не могли быть уверены, имеют ли они дело с одним полным скелетом, или набором неполных. Кювье упростил свою задачу, предположив, что природа не является аморфным бесструктурным «облаком жизни», но организована вокруг некоторого набора основных «чертежей». Так, некоторые существа имеют «центральную ось», позвоночник («позвоночные»), а другие имеют круглое или радиальное строение («лучистые», как морские анемоны — актинии) и так далее. Каждой классифицируемой группе была присуща своя центральная форма или архетип.

В то время считалось, что ни одно существо не может слишком далеко отходить от «идеального типа». Хотя архетип мог быть и не слишком явно представлен в отдельной особи, подобно вращающимся вокруг Солнца планетам, все существа «притягивались» к их собственному архетипу. Таинственные, внушающие невольный трепет силы, которые множили формы жизни на планете, и от которых зависело происхождение новых видов, были заключены в определенные «пределы». Однако этот очевидный баланс сильно поколебался, когда из земных глубин стали извлекать останки существ, явно не принадлежавших ни к одной известной «орбите». Кювье назвал их мутантными формами и отбросил в сторону, так как они мешали стройным, четким «созвездиям» его сравнительной анатомии. Репутация Кювье не позволила молодому Чарльзу Дарвину опубликовать написанные еще в 1838 году наброски своей теории видообразования путем естественного отбора. Он решился предать гласности свои «еретические» мысли лишь 1859 году.

В дополнение к описанию архетипов, Кювье также попытался облегчить работу по классифицированию млекопитающих, предположив, что органы, кости и мускулатура любого существа соединены некоей последовательностью отношений. Это позволило ему реконструировать общий облик животного, имея в наличии лишь какую-то его часть. В 1825 году он представил коллегам «принцип соотношения форм», назвав его полезным инструментом, который поможет разгадать тайну, окутывающую высшие формы вымерших видов. Принципы Кювье и его возможности по реконструкции давно вымерших форм жизни, создали ему научную репутацию. Люди верили, что он может воссоздать любое животное из одной кости или зуба. И после смерти Кювье в 1832 году, его продолжали считать одним из величайших умов европейской науки, несмотря на то, что его взгляды на историю жизни на Земле подвергались критике со стороны таких известных ученых, как биолог Жоффруа Сент-Илер и геолог Чарльз Лайелл.

В любом случае было ясно, что в 1820-х годах именно в Париже происходили все научные прорывы в сравнительной анатомии и палеонтологии. По сравнению с парижским Музеем естественной истории, покрытая пылью времени omnium gatherum[90] Британского музея и хаотичная Хантерианская коллекция[91] Королевского хирургического колледжа лишь позорили британскую науку. В условиях кампании за реформы, возглавляемой радикальным редактором журнала «Ланцет» Томасом Уокли, Королевский хирургический колледж тоже решил «навести в доме порядок». В 1827 году колледж поручил одному из молодых хирургов, двадцатитрехлетнему Ричарду Оуэну, довести до завершения долгожданный каталог его коллекций. За последующее десятилетие Оуэн создал себе репутацию в области сравнительной анатомии, постепенно отказавшись и от мечты стать морским хирургом, и от открытия частной практики. Через двадцать лет после назначения его профессором сравнительной анатомии Хантерианского музея, что произошло в 1836 году, Оуэн «переехал» в Британский музей, заняв новую должность смотрителя музейных коллекций естественной истории. К этому времени репутация Оуэна как «английского Кювье» ни у кого не вызывала сомнений.